25 апреля 2024 года
Регистрация
Версия для печати 1746 Материалы по теме

В августе эксперты Аналитического центра при Правительстве РФ опубликовали доклад, в котором попытались всесторонне оценить влияние продовольственного эмбарго на внутренний рынок России. Мы попросили одного из авторов исследования, начальника управления по конкурентной политике Аналитического центра при Правительстве РФ Татьяну Алексеевну РАДЧЕНКО, прокомментировать некоторые его выводы.

— Татьяна Алексеевна, мы хорошо помним, что в 2014 году российские производители связывали с предстоящим введением продуктового эмбарго серьезные надежды. В какой мере они оправдались?

— Объемы производства и в фармацевтике, и в агропромышленном комплексе заметно выросли. Например, с января 2015 года ежемесячно наблюдается рост индекса промышленного производства фармпродукции. В сфере сельского хозяйства мы также видим рост производства почти по всем категориям товаров. Но можно ли на этом основании говорить, что оправдались ожидания отечественного бизнеса? Скорее нет, потому что рост производства и увеличение спроса на российскую продукцию сопровождались кризисными явлениями в экономике.

Пострадали в первую очередь переработчики сельскохозяйственного с­ырья, особенно те, которые выпускали консервную продукцию на иностранном сырье, к примеру, практически все производители рыбных консервов. Также пострадали переработчики, которые начинали модернизацию своего производства, брали кредиты, в том числе в иностранной валюте. Таких довольно много. Тем не менее пересмотр корзины потребления россиян в пользу отечественной продукции помог хотя бы обеспечить стабильный спрос на нее. Это, безусловно, большой плюс контрсанкций.

— В докладе аналитического центра перечислены факторы, которые не позволили в полной мере р­еализовать потенциал импортозамещения в АПК. В частности, это длительные сроки окупаемости инвестпроектов, проблемы с доступом к кредитам. Можно ли в более долгосрочной перспективе преодолеть эти препятствия?

— Самый большой негативный фактор, который пока носит долгосрочный характер, — это высокая неопределенность и со сроками действия эмбарго, и с курсом рубля. К сожалению, многие производители до сих пор зависят от иностранного семенного и генетического фонда, значительная часть их издержек как в растениеводстве, так и в животноводстве зависит от цен на сырье. Пока курс рубля сохраняет высокую волатильность, говорить о какой-то стабилизации и преодолении этих барьеров преждевременно. Основной наш вывод связан с тем, что эмбарго смягчило влияние кризиса на сельское хозяйство, создало для него особые условия. Однако ожидать, что, к примеру, кардинально улучшится доступ к кредитованию, пока не приходится.

— Есть ли хоть какое-то оживление инвестиций в связи с введением контрсанкций?

— Эмбарго уже стало стимулом для строительства новых мощностей по созданию генетического материала для АПК. Ситуация здесь не очень хорошая: в постсоветское время практически весь генетический материал закупался зарубежом. Сейчас он также не выращивается в России. Осуществляются инвестиции в сфере рыборазведения, но отдачи от этих проектов, опять же, стоит ждать не через 2–3 года, а гораздо позже.

Кроме того, пока российским рыбодобытчикам выгоднее поставлять рыбу на экспорт, а не в центр страны. Это связано не только с падением курса рубля, стимулирующим экспорт, но и с проблемой административных барь­еров. Доставка рыбы с Дальнего Востока в центральные регионы становится значительно дороже из-за того, что для пересечения границ регионов необходимо получать разрешения от Россельхознадзора. Рыбодобытчики активно на это жалуются и отмечают, что у иностранных поставщиков условия более мягкие: им достаточно получить разрешение один раз.

— Поговорим об отрицательных последствиях введения эмбарго. Каков его реальный вклад в продуктовую инфляцию, которую ощутили на себе россияне в последний год?

— Экономически очень сложно вычленить влияние разных факторов на цену. Одновременно у нас произошло и падение курса рубля, и ведение эмбарго. Падение курса рубля еще можно посчитать — по нашим оценкам, оно ответственно за 5–6 процентов продуктовой инфляции, составившей 25–30 процентов за полтора года. По экспертным оценкам, уже к середине 2015 года эта составляющая себя исчерпала, как и рост цен. Это связано в том числе с сезонным фактором: к лету и началу осени цены на продукты питания всегда падают.

Значительную часть инфляции связывают и с политикой торговых сетей, которые, пользуясь ситуацией, повысили цены на российскую продукцию. Но, повторюсь, точно обозначить влияние эмбарго на инфляцию вряд ли возможно.

— Продуктовое эмбарго по свое­й сути — мера временная. Готовы ли производители к его отмене? Что будет с уже осуществленными инвестициями?

— По нашим оценкам, текущее импортозамещение реализуется за счет ранее сделанных инвестиций — никто под эмбарго инвестиций не осуществляет. За исключением разве что вложений в развитие семенного фонда. Так что отмена контрсанкций никак на производителей не повлияет. Они будут реализовывать те проекты, которые начали ранее, еще до их введения. Эмбарго носит временный характер, никто не знает, как долго оно продлится — теоретически его могут отменить уже в будущем году.

Судя по тому, что мы слышим, есть локальные проекты по импортозамещению, но они осуществлялись бы и без эмбарго. Сейчас в силу макроэкономических условий отсутствует доступ к кредитным ресурсам — даже для оборота, не говоря уже о новых проектах.

— Возможна ли корректировка российских контрсанкций, с тем чтобы усилить их плюсы и ослабить минусы?

— Контрсанкции, как и вообще любые ограничения импорта, приводят к ослаблению конкуренции. Как мы знаем из экономической теории, следствием неизбежно становится рост цен и снижение качества продукции. Ограничивая доступ на российский рынок качественных иностранных товаров, мы занижаем планку конкуренции внутри страны, в том числе планку качества. С этой точки зрения любые ограничения губительны.

Сегодня я бы рекомендовала обеспечивать условия для конкуренции на внутреннем рынке между отечественными производителями. В первую очередь за счет развития транспортной логистики между центрами производства и центрами потребления. Известно, что 40 процентов всего российского потребления приходится на Москву и близлежащие регионы. Поэтому вокруг этой территории нужно максимально развивать логистические центры для хранения и перегрузки сельхозпродукции. Чем доступнее будут логистика и транспорт в центры потребления, тем лучше будет развиваться конкуренция. А это в дальнейшем скажется и на цене, и на качестве.

Далее — о чем мы уже говорили — нужны изменения разрешительной системы, облегчение доступа на рынок оте­чественных производителей, приходящих на смену попавшим под контрсанкции иностранным компаниям. Третьим направлением, как мне представляется, могло бы стать развитие недискриминационного доступа сельского хозяйства к финансовой поддержке. Сегодня сельское хозяйство получает значительную господдержку, однако каждый регион самостоятельно решает, каким образом будут распределяться субсидии, сам пишет соответствующие методики. Создание единых для всей страны критериев распределения таких субсидий позволило бы претендовать на них гораздо большему числу сельхозпредприятий.

— Что может сделать государство для развития логистики? В конце концов, спрос на новые логистические центры предъявляет рынок. Неужели снова надежда на бюджет?

— По всей видимости, у торговых сетей сейчас есть средства на эти цели, и многие из них развивают логистические центры. Это большой плюс. Что могли бы сделать органы власти, так это помочь с выделением земель и площадей, выведением на торги потенциальных участков для сортировочных пунктов и хранилищ. Все это в первую очередь вопросы регионального и местного уровней.

— Несколько слов о том, на что, собственно, нацеливались контрсанкции. Ударили ли они по иностранным экспортерам?

— В СМИ было довольно много информации о том, что наши поставщики, бывшие европейские партнеры, сильно пострадали. Мы решили оценить, какая доля всего европейского экспорта поступает в Россию. Если говорить об отдельных странах Евросоюза, то по некоторым категориям товаров экспорт на российский рынок достигал 30–40 процентов их экспорта. Однако при анализе того, сколько процентов российский рынок занимает от объема европейского производства, выяснилось, что почти все это производство может легко абсорбироваться внутри ЕС. На Россию приходится по разным категориям всего 2–5 процентов производства ЕС. Это небольшая проблема для европейских стран, весь этот объем может быть потреблен внутри ЕС.

Тем не менее детальный страновой анализ показал, что некоторые государства действительно страдают. Это Польша с их яблоками (более 20 процентов поставлялось в Россию), а также Швеция, у которой мы закупали сыры (10 процентов производства). Можно отметить Норвегию с ее рыбной продукцией, но здесь речь идет менее чем о 10 процентах производства. Все перечисленные страны, в частности Польша и Норвегия, нашли новые каналы экспорта этой продукции, в том числе реэкспорта в Россию. Так, часть продукции нашла канал сбыта через Беларусь — в том числе польские яблоки, рыба.

Расширение эмбарго на Исландию может стать для нас определенной проблемой: в последнее время эта страна занимала большую долю в российском импорте — в первую очередь рыбной продукции. Здесь страдаем скорее мы, чем они, так как Россия была для Исландии относительно небольшим рынком сбыта.

— Вообще насколько Беларусь выиг­рала от российских контрсанкций?

— Беларусь реализовала свой транзитный потенциал, настроив переработку продукции — производство малосольной, копченой рыбы. То есть это не прямой реэкспорт, которого у нас так боялись. Со стороны Беларуси были попытки наращивания реэкспорта сразу после введения эмбарго, в октябре — ноябре 2014 года, но Россельхознадзор предпринял определенные упреждающие меры. Затем Беларусь увеличила мощности по переработке рыбы, так что и в абсолютном, и в относительном выражении поставки рыбной продукции в Россию выросли. Кроме того, произошло увеличение поставок молочной продукции. По всем остальным категориям поставки сохранились на прежнем уровне.

Как минус отмечу увеличение доли Беларуси в импорте сухого молока. Основная задача конкуренции — это в том числе диверсификации каналов поставки, уход от зависимости от одного поставщика. Наша зависимость от Беларуси по данной категории с введением эмбарго усилилась.

— Если говорить об изменении страновой структуры импорта — в какой мере образовавшийся вакуум заполнили страны Азии и Латинской Америки, какие-то другие поставщики?

— Мы проводили этот анализ, и, как выяснилось, больших изменений не произошло, импорт не был замещен новыми странами. Произошли некоторые изменения только по поставкам мяса кур: Канаду заменила Бразилия и частично Беларусь.

— Если импорт не замещается, что происходит со спросом на санкционные товары — он падает?

— Люди либо отказываются от потребления, либо пересматривают свою корзину и переключаются на другие категории товаров. В данном случае — российских. Человек не может есть меньше: такие социально значимые продукты, как хлеб, молоко, мясо, рыба, потребляются примерно в одинаковом объеме, и сильно сократиться такое потребление не может. Поэтому произошла переориентация на российскую продукцию, что обеспечило спрос и, соответственно, увеличение ее производства.

Однако, например, в случае с молочной продукцией (сыры, творог) российским производителям не удалось компенсировать выпавшие объемы импорта. К сожалению, вместе с тем увеличился и объем фальсификата. Поэтому в начале лета Россия расширила список подэмбарговых товаров, включив в нее в том числе категорию, в которую попадала так называемая сырная продукция. Оказалось, что с введением эмбарго у нас выросли объемы поставок по так называемой категории «прочее». По ней шли сырозаменители — например, сырная продукция на растительных жирах. К ней же могут потенциально относиться и фальсификаты. Это могло негативно сказаться на общем качестве продукции на российских прилавках.

— Качество продукции все равно ухудшается: вы же сами сказали, что это с неизбежностью следует из экономической теории.

— Да, но мы качество продукции не проверяем, мы лишь можем по отдельным статистическим показателям судить, что, скорее всего, это происходит. Однако четко зафиксировать этот факт не можем.

— Подытоживая — какие отрасли больше всего оживились после введения эмбарго?

— Прежде всего это производство мяса и пищевых субпродуктов. Объем импорта этих категорий был не такой большой: мы нарастили столько же и даже кое-где больше, чем выпавший импорт. Но основное импортозамещение у нас произошло по молочной продукции — сливочное масло, сыры, творог. Здесь, наверное, наибольший прорыв.

О производстве рыбы сложно говорить: в основном продукция этой отрасли, как мы уже отмечали, идет на экспорт. Да, в магазины центральной части России стали попадать сорта рыбы, которые мы раньше и не видели. Вместе с тем факт увеличения производства, направленного на российский рынок, констатировать невозможно. Пока этому нет свидетельств.

— В начале нашего разговора вы отметили и положительные тенденции в фармпромышленност­и. Здесь, как известно, государство тоже предпринимает меры для импортозамещения.

— Есть увеличение объема производства почти всей продукции, но сохраняются и проблемы. Как вы знаете, цены на жизненно важные лекарства подлежат госрегулированию, причем таким образом, что они не могут расти быстрее, чем инфляция. Сегодня это основная проблема для российских производителей: новая методика индексации цены не принята, и единственным способом ее увеличения остается перерегистрация лекарств.

К сожалению, сохраняется и другая проблема — у нас практически не производятся медизделия — шприцы, повязки, бинты и так далее. То есть ограничения могут затрагивать закупки продукции, которая в России в принципе не производится. Таким образом, запреты на закупку иностранной продукции вынуждают поликлиники, больницы внимательнее формировать техническое задание при закупках тех самых необходимых изделий.

Подготовил М. А. ЦУЦИЕВ

Поделиться
Продолжается редакционная
подписка на 2024 год
Подпишись выгодно