Российская экономика совершенно непохожа на экономику развитых стран, поэтому в ней не работают так называемые невидимые силы. Поэтому для ее либерализации и дальнейшего развития необходимо буквально «хирургическое вмешательство» государства, считает профессор, доктор экономических наук Яков Моисеевич МИРКИН.
— Яков Моисеевич, Столыпинский клуб, в котором вы принимаете участие, обозначает себя как площадка рыночников-реалистов. Скажите, в чем отличие от сторонников других экономических идей? Есть рыночники-идеалисты?
— Я бы скорее говорил о рыночном фундаментализме, который усиленно двадцать с лишним лет натягивает на Россию «одежки», подходящие для развитых экономик. Однако они плохи для экономик, пытающихся уйти в быстрый рост, модернизацию, получить иное качество жизни населения.
Когда мы говорим о реалистичном либерализме, мы прежде всего понимаем, что такой либерализм должен отталкиваться от реальности. От того, чем стала российская экономика. А это не что иное, как экономика латиноамериканского типа, огосударствленная, существующая по модели обмена сырья на бусы, оборудование и технологии.
Очень большая экономика с финансовой системой, которая неадекватна ее размерам, размерам реального сектора. Экономика, которая полностью зависит от внешних факторов, от курса доллара, от внешних цен на сырье, от внешнего потока капитала. Наконец, это экономика, которая потеряла возможность производить простые вещи, и прежде всего средства производства. Мы выпускаем
У нас экономика, из которой 20 лет вывозится капитал, она центробежная, а не центростремительная. Российская экономика является уникальной по уровню офшоризации. Она стала операционным цехом: собственность, доходы, прибыль, имущество вывозятся за ее пределы. Странная, неправильная экономика, которая не соответствует цели создания развитой страны с высоким качеством и высокой продолжительностью жизни.
Стоит сказать и о финансовой системе. Здесь не только очень мелкие, но еще и деформированные финансы. Высокий процент по кредитам, избыточно большая налоговая нагрузка, вечно переоцененная национальная валюта, огромная волатильность, когда каждый год то кризисы, то бумы. Кроме того, высокая волатильность потоков капитала при нестандартно большой доле портфельных иностранных инвестиций вместо прямых. Более того, прямые иностранные инвестиции ведут себя здесь как портфельные.
Таковы исходные данные, от которых в своих целях должен отталкиваться реалистичный либерализм. Это все очень похоже на мир развивающихся экономик.
— Видимо, все-таки не всех развивающихся экономик, потому что это непохоже, например, на Китай.
— Конечно, это совершенно непохоже на Китай. Это похоже на Латинскую Америку, и глобальные инвесторы всегда нас принимали за Бразилию. Но сейчас мне кажется, что мы уже движемся от Бразилии в сторону Колумбии. И по набору рисков, и по тому, как упрощается структура экономики.
Что еще важно, так это то, что мы занимаем по продолжительности жизни
— О чем говорит такая продолжительность жизни именно с точки зрения экономики?
— Это говорит о том, насколько достигаются ее конечные цели, которые как раз и заключаются в улучшении качества жизни и увеличении ее продолжительности. В ряде регионов у нас ожидаемая продолжительность жизни 64 года, это уровень беднейших африканских стран. Есть субъекты, которые можно назвать зоной национального бедствия, потому что там сокращается население, а экономика и социалка — все на минимуме, на уровне беднейших стран.
Наша цель — открытая социальная рыночная экономика, которая прошла модернизацию и обеспечивает высокие темпы роста, с высоким качеством и продолжительностью жизни на уровне первых десяти экономик мира.
— Отсюда сразу вопрос: как это сделать?
— Тут нет никакой фантастики и никакого идеализма. У нас есть примеры перед глазами. Где-то
Я специально задавался вопросом, через сколько лет с момента старта возникла «новая» Корея. Этот вопрос адресовал и самим корейцам. Ответ был следующим: середина
Мы же четверть века теряли в качестве экономики. В середине
Нам нужен переходный период, и представители реального, или рационального, либерализма понимают, что на этом пути нам не обойтись без государства. Но другого государства с точки зрения экономической политики — так называемого государства развития, «центрального банка развития», «минфина развития» и так далее.
— Чем такое государство отличается от современного?
— Речь идет о государстве, в котором все экономические инструменты и административные решения, относящиеся к хозяйству, нацелены не на удержание ситуации, не только на стабилизацию и урезание сжимающегося пирога, как мы это видим сегодня, но прежде всего на расширение экономики. В таком государстве все подчинено росту, модернизации, повышению качества и продолжительности жизни.
Но есть одна неприятная вещь. Когда мы говорим о либерализме, то имеем в виду выход государства из экономики, расширение степеней свободы. Однако у нас ситуация немного другая. Наша экономика похожа на больного, уже не подлежащего амбулаторному лечению. В ней настолько глубокие деформации, что, по сути, требуется оперативное вмешательство. Можно еще 50 лет ждать нормализации ссудного процента и не дождаться, потому что степень монополизации, нерыночности банковской среды все время нарастает. Или, например, в экономику встроена двузначная инфляция, потому что очень высоко ее огосударствление, олигополизация. Сверхконцентрация собственности зашкаливает.
Не мы придумали государство развития. Во всех случаях экономического чуда делалось примерно одно и то же, хотя и с вариациями, связанными с местными традициями, ценностями, национальными особенностями коллективного поведения. Базовая идея проста: вмешательство государства в деформации, приведение к норме и настройка всех экономических инструментов — таких как налоги, процент, кредит, инвестиции, курс валюты, регулятивные издержки — на стимулирование быстрых динамик.
В 2014 году мы издали книгу «Финансовые стратегии модернизации экономики: мировая практика». Это техническое руководство по настройке финансовых систем на стимулирование сверхбыстрого роста с помощью налогов, кредитов, процента, валютного курса и так далее. Книга основана на опыте азиатских экономик. В этом году мы делаем расширенное издание, хотим проанализировать и европейские страны.
Приемы, инструменты, степень их жесткости или мягкости различаются (страны, время, люди — разные). Но общее направление, государство развития, состав рецептуры примерно одинаковы. Поэтому доктор, макроэкономист, чиновник высшего уровня всегда могут подобрать инструменты и рецептуру для лечения исходя из особенностей местного хозяйства, текущей ситуации, ментальности.
— Что вы имеете в виду, когда говорите о настройке на рост?
— Нефинансовые рецепты хорошо известны: точки быстрого роста, офис развития, с особыми полномочиями и отделенный от текущей операционной деятельности министерств и ведомств, макроэкономическое программирование, проектный менеджмент и так далее. Что касается финансовой системы, то будет происходить то, что в мировой практике называется финансовым развитием — financial development. Осторожный, постепенный рост насыщенности деньгами, финансовыми инструментами и институтами. Нормализация процента, обеспечение доступности кредита (сегодня мы на
Далее, это осторожное, долгосрочное снижение налоговой нагрузки, создание легких налоговых стимулов для инвесторов — физических лиц, максимальное стимулирование прямых иностранных инвестиций. Последние, кстати, сейчас находятся в невыгодном режиме по отношению к внутреннему инвестору. Наконец, ускоренная амортизация как источник роста.
Финансовые стимулы должны сочетаться со структурными реформами. Речь идет о разгосударствлении, о защите собственности, о приватизации в пользу среднего класса, а не крупных инвесторов, о создании более рыночной среды внутри крупнейших олигополий, крупнейших компаний.
— Что должно получиться на выходе?
— С точки зрения бизнеса вы должны получить другое самоощущение. Сейчас у бизнеса есть чувство, что он существует в неудачном макроэкономическом проекте, где пространство экономической свободы все время сужается. Наша базовая идея — разжать это пространство, создать иное ощущение у тех, кто работает в реальном секторе. В той части, которая относится к финансам, мы получаем нормализованную финансовую среду, которая дает возможность расти. Вместо асфальтовой площадки, через которую трудно пробиться.
Все эти изменения, повторюсь, можно сделать на инструментальном уровне. Мировая практика дает сотни примеров. Однако важно задать общее направление.
— Многие точки роста и институты развития уже были созданы: ОЭЗ, госкорпорации, профильные ведомства... Очевидно, что они не принесли желаемого результата.
— Даже когда создавались такие институты, они никогда не были наполнены достаточными ресурсами. Дело в том, что в экономике, не нацеленной на рост, можно создавать одну форму за другой, но они так и останутся на краю, потому что основное течение в этой экономике совсем другое.
Так, на фондовом рынке где-то с конца
Абсолютное большинство наших компаний имеет от одного до трех контролирующих акционеров. Уровень огосударствления в реальном секторе и банках составляет
Административная война с бизнесом
На своей странице в Facebook Я. М. Миркин приводит следующие данные по росту административной нагрузки на бизнес в течение последних 20 лет.
Среднегодовое количество нормативных правовых актов федерального уровня за 20 лет выросло в 3,6 раза. В 1996 году это число составляло 3,3 тысячи, в 2000 году — 3,5 тысячи. К 2010 году показатель вырос уже до 9 тысяч, а в 2015 году составил 11,8 тысячи. Показательна статистика и по одному учреждению — Банку России. В 1996 году он выпустил 390 нормативных актов, в
2012-м — 259, в 2015 году — уже 635.«Ливень правил, запрещений, ограничений и заборов», — констатирует экономист на своей странице. Впрочем, Миркин отмечает, что необходимо учитывать дополнительные полномочия ЦБ, касающиеся финансового рынка, которые он взял на себя в 2013 году.
— В прессе вас упрекают в желании запустить «печатный станок»...
— В настоящее время по насыщенности кредитами (это сумма кредитов в экономике к ВВП) мы на
Мы всегда существовали в условиях мелкой финансовой системы, неспособной выполнять базовые функции для экономики. Это то, что называется низким уровнем финансового развития. Понятно, что если система настолько мелкая, ее нужно выращивать. Более высокая монетизация — один из стартовых пунктов этого «выращивания». Это рост насыщенности кредитами, капитализации рынка акций, эмиссий, доли финансирования через частные рынки.
Китай имеет уровень монетизации (денежная масса к ВВП) около 200 процентов. Уровень развитых стран составляет порядка
К этой деформации нужно относиться очень осторожно. Потому что если твердить бесконечно, что мы собираемся наращивать монетизацию, то, конечно, можно ожидать вспышки инфляции и роста вывоза капитала из страны. Поэтому, возможно, нужна непубличная политика. Это нужно делать одновременно с подавлением немонетарной инфляции и, конечно, одновременно с набором всех других мер, о которых я сказал. Если же заниматься только монетизацией, то при таких налогах и рисках деньги будут выливаться на валютный рынок и уходить из страны.
Еще одна идея заключается в том, что прирост кредитной эмиссии должен быть целевым, связанным, иметь форму кредитов в реальный сектор, лучше — в регионах. Речь точно не идет о том, чтобы раздавать кредиты под субсидирование процента крупным компаниям. Это уже делается и так. Нельзя больше заниматься необеспеченной эмиссией, как это делает ЦБ, кредитуя под
— Тогда о чем речь?
— Давайте я приведу примеры такой целевой эмиссии. Скажем, рефинансирование Банком России портфелей кредитов среднему и малому бизнесу, выданных местными банками в регионах. При этом портфелей качественных, оцененных по рыночным критериям с точки зрения риска, ликвидности и доходности. Рефинансирование под низкий процент, с ограничением процентной маржи, под которую кредиты будут передаваться в реальный сектор.
Это пример точечного лекарства, направляемого как раз в самое больное место организма. В регионах огромный дефицит ресурсов на развитие, прежде всего для местного бизнеса. Другой возможный пример — рефинансирование местным банкам портфелей массовой жилищной ипотеки на тех же условиях процента.
— В докладе Столыпинского клуба предлагается отделить систему текущего управления экономикой от управления развитием и создать офис развития. Можно подробнее рассказать, зачем нужно такое разделение?
— Это стандартное решение. Во-первых, у любого экономического чуда был автор. Необязательно первое лицо — это мог быть другой человек, поддержанный им. Во-вторых, во всех случаях создавался офис развития. Такая же тактика применяется в крупных корпорациях. Есть текущая деятельность, а есть офис управления развитием.
Мы хорошо видим, что министерства и ведомства завалены операционной деятельностью, они очень плохо поддерживают стратегические цели развития государства. Это хорошо было видно по антикризисному плану, куда «впихнули» массу обычных проектов из текущей деятельности.
Как правило, офису развития давались особые полномочия, более быстрый доступ к принятию решений. Такая структура по-разному называлась в разных странах, но без такого центра управления полетом, без проектного менеджмента экономики задачу модернизации не решить. Сейчас появился Совет по стратегическому развитию, созданный Президентом России, но неизвестно, станет ли этот институт таким центром. Если судить по его составу, складывается впечатление, что это не тот офис развития, который перевернет российскую землю: туда вошли все те же лица.
— У нас часто делят экономистов на условных либералов и условных государственников. Это соответствует реальному положению дел?
— Я не согласен с таким разделением. Если называть либералами так называемый либерально-экономический блок, то это скорее рыночники-фундаменталисты, обладающие очень условной степенью либеральности. Тот же Банк России, «образцово рыночный», уже два года делает все, чтобы степень концентрации и огосударствления была как можно выше. Кроме того, ЦБ резко увеличил объем регулятивной нагрузки на финансовый сектор.
Если речь идет об инструментах вмешательства государства, то нужно различать цели, на которые направлено это вмешательство. Если вмешательство ведет к возврату к командной экономике, то это даже не государственники, а «люди командной экономики». Но вмешательство может быть направлено на либерализацию. Например, сильное антимонопольное регулирование, подавление немонетарной инфляции, административная реформа — тоже виды вмешательства.
Если действия государства направлены — скажу торжественно — на высвобождение энергии среднего класса, предпринимательства и даже если этого вмешательства много (напомню, что я говорил о хирургическом вмешательстве), то вряд ли этих людей можно назвать государственниками. Скорее, они хотят использовать государство ради развития, большей зрелости, либерализации.
Подготовил К. В. ОВЧАРУК
