— Валерий Сергеевич, поделитесь секретом: как рождаются логотипы? Ведь это своего рода символ, в котором зашифрована масса информации, и нужно, чтобы он стал узнаваем, запоминался…
— При создании логотипа важно понять специфику организации, суть самого задания, технические рамки, в которых можно работать. Выполнение каждого заказа — это работа с чистого листа. Но суть не только в этом. Художник-дизайнер должен иметь широкий кругозор, быть хорошим психологом, физиономистом, от этого во многом зависит профессиональный успех. Это не значит, что нужно обязательно подыгрывать заказчику, чтобы иметь у него успех. Можно сохранить свою позицию, но нужно уметь убеждать, учиться рассказывать о своей работе. Молодежи я всегда говорю: уметь работать хорошо очень важно, но не менее важно уметь объяснить свою работу, правильно ее преподнести.
Конечно, важно понимать, где будет размещена реклама — в городе на афишах, в журнале, в газете, в сети Интернет. Везде есть свои нюансы. Например, реклама в Интернете не должна долго открываться: никто не будет ждать, пока логотип сложится из десятка каких-то элементов.
Специфика создания чего-то значительного в нашей профессии такова: нужно детально разобраться, с чем ты имеешь дело, проанализировать, проговорить с коллегами, и тогда постепенно в обдумывании, в разговоре приходит понимание
— нужно это делать именно так. И только разобравшись, уже включить свое воображение, эмоции, и придать этому решению правильный визуальный образ.
В процессе моей профессиональной деятельности выработалось такое «знаковое» мышление: работа с ассоциациями, эмоциями, иносказательность, двойные-тройные прочтения, и выражение всего этого графическим языком.
— Вам удается идти в ногу со временем, «совпадать» с эпохой и в советский период,
и в новой, современной России. Какой период истории для вас интереснее, как исторические изменения отразились на вашей судьбе?
— С профессиональной точки зрения ситуация принципиально не изменилась. С точки зрения финансовой я и в советское время никогда не получал зарплату, а работал по договорам и получал гонорар за выполненную работу. Есть работа — зарабатываешь, нет — сиди голодный, никто тебе работу искать не будет, то же самое и сейчас. Преимущества советской системы для нас заключались в том, что все предприятия могли сделать заказ только централизованно, по безналичному расчету, через художественные комбинаты, которых было очень немного. Так что у заказчика был не очень большой выбор, и потому у нас всегда было много работы.
Для многих стало крахом, когда рухнула система, прекратил существование художественный комбинат, распределявший заказы, и большинство художников вообще сменили профессию, для них это оказалось не так просто. У меня все сложилось достаточно хорошо: многие заказчики остались с прежних времен — все-таки мое имя было уже известно.
Другое дело, что в ту эпоху отношение к художнику было все-таки уважительным. У советской власти мы числились на каком-то особом положении, был пиетет перед творческими людьми. Сейчас, к сожалению, заказчик все чаще воспринимает дизайнера как обслуживающий персонал. Люди, которые разбогатели, считают так: «У меня есть деньги, и я могу заказывать все, что захочу, все оплачено». То есть стала преобладать позиция, когда деньги решают все.
Мне кажется, и сейчас нельзя в творчестве во главу угла ставить меркантилизм. Безусловно, любая работа должна быть оплачена. Но при выполнении заказа я не думаю о том, чтобы сделать работу ровно на 100 рублей, ее надо сделать так, чтобы не было стыдно. Может быть, не всегда получится выполнить все идеально, на высочайшем уровне, но это должно быть целью. И своих учеников я всегда ориентировал на это. Думаю, что в итоге выиграли те, кто выбрал именно такое отношение к профессии.
Нас родители воспитывали вне меркантильных интересов, хотя жизнь показала, что это тоже неправильно и многие растерялись, когда коммерциализация стала нормой жизни.
— Кстати, о воспитании… Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, как родители повлияли на ваш выбор профессии?
— К сожалению, люди за советский период отучились вести дневник, боялись, ведь дневник предполагает откровенность, излияние сокровенных мыслей и чувств… И поэтому вспоминать что-то о своем детстве, о родных довольно сложно, ведь никаких записей не сохранилось. О своей обрусевшей армянской ветви по отцу я почти ничего не знаю. Отец был военным и всю жизнь писал в своей биографии про своего отца, моего деда, что он был сапожником: это хорошо звучало для анкеты советского офицера. Уже потом выяснилось, что сначала-то он был сапожником, а потом его бизнес постепенно вырос в маленькую обувную фабрику, и он на Нижегородскую ярмарку вагонами поставлял обувь.
Основные сведения об украинской нашей ветви мы узнали от бабушки по материнской линии. Именно бабушка, которая была родом из Херсонской губернии, и воспитала нас с сестрой, ведь родители постоянно пропадали на работе. Она рассказывала о том, как в детстве ходила с матерью по деревням и помогала расписывать украинские печи. Нам, детям, она рисовала красивых ярких петухов. Наверное, от нее и пошло в нашей семье художественное зерно: моя мать стала художницей, я продолжил эту линию, за мной дочь. Мама была художником-текстильщиком, создала множество рисунков для тканей. Миллионы женщин Советского Союза до и после войны носили платья из тканей, выполненных по ее эскизам. Она потрясающе рисовала цветы. В то же время она совершенно не стремилась повлиять на мой выбор и, наверное, любовь к рисованию передалась на генетическом уровне. Родители учили меня честности, порядочности, считали, что если я вырасту таким, то смогу правильно выбрать путь в жизни. Выбрал я профессию сам, можно сказать, случайно.
— А почему вы выбрали профессию именно художника-графика, занялись графическим дизайном? Ведь в советское время эта профессия не была особенно в чести…
— Сначала я решил поступать на юридический факультет МГУ. Единственной для себя проблемой я полагал сочинение, так как грамотность оставляла желать лучшего. Но, увидев «свободную тему», решил: оригинальные мысли произведут впечатление, а грамматические ошибки простят. В итоге получил двойку за сочинение. Для семьи стало настоящей трагедией, что я провалил экзамены. И тут приятельница, которая поступила в Полиграфический институт, предложила мне попробовать рисовать. Мне повезло с замечательными педагогами, которые сумели внушить вчерашнему школьнику веру в себя. Я не ходил, а летал на занятия — так они мне нравились! Во мне бурлила радость, что я могу изобразить все, что вижу вокруг себя, и рисовал с утра до вечера.
Полиграфический институт готовил специалистов по оформлению печатной продукции — книг, журналов, плакатов. Мы тогда и слыхом не слыхивали, что существует такая профессия, как графический дизайн. Тогда использовался термин «прикладная графика». Мы изучали в Ленинке, Библиотеке иностранной литературы западные книги и журналы по дизайну, часами перерисовывали лучшие, на наш взгляд, работы. Так мы учились делать то, что стало позднее российским дизайном. И как оказалось впоследствии, когда рухнул «железный занавес», мы нисколько не отстали от Запада, и наш дизайн находится на мировом уровне.
Где-то на втором курсе мы с приятелем решили начать работать и отправились искать место, где делают спичечные этикетки. Почему нас так волновали именно спичечные этикетки, не знаю, но мы нашли это место. Тогда только что при Союзе художников был создан Комбинат графического искусства. Пришли туда, и нам дали делать как раз то, что мы хотели — этикетки для спичечных коробок, которые предполагалось использовать в качестве сувениров на международной выставке в Брюсселе (1958 г.), по теме «Советское кино». Так началось мое погружение в профессию. Я поверил, что это очень интересная работа.
А то, что прикладную графику не считали отдельным видом искусства, это действительно так. Из этого направления отдельно выделялся жанр политического плаката, в силу идеологии он считался очень серьезным, и не дай Бог было его назвать прикладной графикой. Иллюстрация также, надув щеки, выделила себя в элитный вид графики, так как была связана с издательствами, писателями, литературой. А то, чем мы занимались, считалось по большому счету халтурой — что там всякие винные этикетки, спичечные коробки… Моя сестра, когда увидела эти спичечные этикетки, заплакала и сказала: «Мой брат стал халтурщиком!» И действительно, мы с моим приятелем были одними из первых людей с высшим профильным образованием, которые пришли работать в эту область. До этого обычно скульпторы, живописцы занимались подобной «хатлурой», чтобы подзаработать деньжат.
Но есть такой феномен времени, который делает любую мелочь значительной. Взять, например, русский авангард двадцатых-тридцатых годов прошлого века: там были очень талантливые, и так себе, средние художники. Но сейчас, все что ни найдено, все считается искусством и все интересно, потому что это эпоха. Так и в моей жизни получилось, что из маленьких, на первый взгляд незначительных работ постепенно складывался, формировался, оттачивался стиль…Ведь я начал работать очень рано — в 18 лет. Так я и прошел путь от спичечных этикеток до тех логотипов, которые стали моей визитной карточкой.
Я с самого начала был убежден, что моя профессия очень интересна, и действительно, это оказалось правдой. Помимо самой работы для меня важно, что моя профессия дает возможность еженедельно, практически ежедневно знакомиться с новыми людьми.
— Вы стремитесь создавать дизайн высокохудожественного уровня, относитесь к своему делу как к искусству. Как вы думаете, насколько это сейчас востребованно? Почему-то в России очень мало высокохудожественной рекламы…
— Наш рынок очень емкий: только в Москве работы для дизайнеров столько, что хватит на всех. Но я знаю буквально четыре-пять дизайнерских бюро, которые работают действительно на профессиональном уровне. К сожалению, сейчас нас окружает визуальная «помойка», при создании которой преследуются только коммерческие цели.
Когда я в начале девяностых создавал свое Бюро графического дизайна, то делал это с твердым убеждением, что любая вещь, которую мы создаем, будь то этикетка, журнал или открытка, должна обладать некими художественными качествами. Если в нашей профессии исчезает художественная задача, значит работа не вышла за рамки функциональности и вряд ли можно назвать это дизайном.
Мы стремимся ставить перед собой профессиональные задачи. К счастью, меня окружают единомышленники, вокруг меня много молодежи — я передаю им свой опыт, они мне помогают выполнять трудоемкую работу, и это взаимодействие всех устраивает. Я стараюсь, чтобы мои ученики работали с хорошим материалом, это очень важно для формирования вкуса, эстетического восприятия. Есть молодые люди, которые по-настоящему увлечены профессией, слушают, впитывают, как губка, хотят работать. Это наши таланты, которые вселяют веру в будущее.
Журнал "Бюджет", январь 2010 г.
