«Страшный спектакль» Театра сатиры

Известность и славу  актеру Спартаку Мишулину принесли роль Саида в фильме «Белое солнце пустыни» и маска смешного тугодума пана Директора в «Кабачке 13 стульев». В Театре сатиры он считается мастером эксцентрического эпизода, долгие годы по воле режиссера оставаясь на вторых ролях. А для многих поколений зрителей знакомство с московским Театром сатиры начиналось именно с этого актера. Вернее, с его героя — маленького летающего человечка, живущего на крыше. Трудно найти московского ребенка, который в 6—7-летнем возрасте не посмотрел бы этот легендарный спектакль Театра сатиры — «Малыш и Карлсон». Менялась страна, политические системы, партии, театры переживали периоды расцвета и кризиса, но спектакль «Малыш и Карлсон» почти 40 лет непременно собирает полные аншлаги. На сцене театра идет лишь одна постановка Мишулина — детский спектакль «Бочка меда», другие режиссерские планы разных лет остались нереализованными.

— «Архипелаг Гулаг» в Театре cатиры? 
— Спектакль в голове, остается его поставить. Во-первых, надо сделать инсценировку. В документальное произведение добавить фрагменты прозы. Придумать сюжетную линию, много разных героев. Может быть, даже писателей — Гинзбурга, Шмелева, которые тоже сидели. Долгое время с нас живьем сдирали кожу. Вот как зайца берут и живьем снимают шкуру. Спектакль должен быть об этом.
— В Театр сатиры зрители обычно приходят отдохнуть, развлечься, а вы с них шкуру снимать будете? В спектакле «Счастливцев-несчастливцев» появляется Сталин — Александр Ширвиндт — вместе с Ворошиловым — Михаилом Державиным. Два предприимчивых актера пытаются обмануть фаната-коммуниста, которого играете вы, но в результате оказываются обманутыми сами. Зрители во время этой сцены буквально покатываются от хохота. Допустим, они на следующий день приходят на спектакль по Солженицыну... И что же они увидят? 
— Нужно сделать страшный спектакль. Я нашел форму, как это сделать. Начало должно быть шокирующим. Выходит военный прямо на зрителей и на ходу с живого зайца срывает шкуру. И все это под песню «весь мир насилья мы разрушим». Можно поставить сцену, когда человека заставляли петь песню «Сталин — наша слава боевая», а если он отказывался, то жгли спину раскаленным железом. Надо сделать и раскаленное железо, и шипение. А Сталин в это время говорит речь: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Мы так жили, а сейчас некоторые говорят, что при коммунистах мы жили хорошо. Многие забыли, что в колхозах даже хлеба не было, что с нас просто сдирали шкуру. Надо будет зацепить зрителя.
— Спартак Васильевич, а в чем, на ваш взгляд, секрет успеха спектакля «Малыш и Карлсон», который всегда собирает полные залы?
— Все очень просто. Наш спектакль — это материализованная мечта ребенка. Дети всегда хотят иметь друга, а взрослые все время заняты своими делами — карьера, политика, социальные проблемы. Они бегают, копошатся, а ребенок тоскует по сказке, по чуду, по живому человеческому общению. И вот героя, которого придумала Астрид Линдгрен, он встречает в самом живом виде искусства — в театре. Он же не просто сидит у нас в зале, он общается с нами.

— Изменился ли за эти годы ваш Карлсон и какие они — нынешние дети в зале?
— Изменился мир, изменилась страна, а дети — всегда дети. Карлсон — герой на все времена. Ребенок всегда ищет добрые глаза. Я не ощущаю никакой разницы. Я не чувствую потребности, скажем так, во «внутреннем развитии этой роли». Единственное, что изменилось, — это то, что с годами мне трудно стало играть по два спектакля в день (а это бывает в 10 утра и в 13.30), особенно в каникулы, когда спектакли идут каждый день. Поэтому у меня есть замена, у нас в театре появились новые Карлсоны. Но трактовка и рисунок роли остаются те же.
— А с чего у вас все началось в искусстве?
— Я родился в Москве. Сначала мы жили в Настасьинском переулке, напротив музея Революции. Мама была горным инженером. Отца не помню. Жили мы вместе с дядей — профессором истории, автором учебника по истории Древнего мира. Это он назвал меня Спартаком, а сына Аристоном. Мы с детства устраивали театр во дворе. Ставили палатку во дворе и за конфеты устраивали представления. В школе, в оркестре народных инструментов, я играл на гитаре. Во время войны в эвакуации я руководил самодеятельностью. Но я еще «показался» Гончарову, Попову, в «Ленком», в театр на Спартаковской. Все меня брали, кроме Равенских. В его театре случился казус. Я начал с ним беседовать. А он пиджак отряхивает. Вот так — как будто чертей с плечей, с груди, со спины сгоняет. А я думал, что он со мной играет, и стал повторять. И он меня выгнал. Я подумал и пошел в Сатиру. 6 августа 1961 года меня зачислили в труппу театра сатиры. 
— А вы не жалеете, что столько лет отдали одному театру?
— Иногда жалею, что не ушел к Марку Захарову. У меня были с ним интересные актерские работы в Театре сатиры, и когда он уходил в «Ленком», то звал меня с собой, но я тогда не решился. Вот об этом я жалею, а больше не жалею ни о чем.
— Есть ли у вас хобби?
— Собираю значки. Их у меня огромное количество, особенно с коммунистической символикой. Обычно все корреспонденты это знают и приходят ко мне с подарками. Люблю смотреть футбол.

— За кого болеете?
— Конечно, за «Спартак». Было бы странно, если бы Спартак болел за «Динамо»...
— Роль Саида в фильме «Белое солнце пустыни» принесла вам всесоюзную славу. Фраза вашего Саида «стреляли...» стала крылатой. Съемки фильма велись в очень трудных условиях: пустыня, жара, а вас к тому же на целый день закапывали в раскаленный песок. Как это происходило?
— Меня побрили наголо. А для этого эпизода, когда одна моя голова торчит из песка, действительно закопали на целый день в горячий песок. Но не выкапывать же постоянно Представляете, что значит закопать человека в сухой песок. Одну лопату выбрасываешь, десять засыпается в воронку. Так что я сидел целый день закопанный, под этим горячим солнцем, 60 градусов в тени... Никто не ожидал, что фильм будет иметь такой успех. Снимая его, мы не рассчитывали на Каннский фестиваль или на «Оскара», как сейчас снимают современные фильмы. Мы просто хотели сделать хорошее кино.