Основное содержание этих тенденций я бы определил как отставание нормативно-правовой регламентации хозяйственно-экономических отношений от изменений социального содержания этих отношений, заметно ускоряющихся по мере развития процессов глобализации.
1. Обострение проблемы соотношения права и социальной справедливости в современных условиях в значительной мере порождено именно отставанием права от потребностей меняющейся под влиянием глобализации социальной реальности.
Экономические аналитики во всем мире убедительно показывают, как в законодательных новеллах последнего времени в ходе нынешнего глобального экономического кризиса происходит расширение прав работодателей в ущерб правам работников. Социологи заявляют, что развернувшееся наступление на права трудящихся, завоеванные за многие десятилетия борьбы, приводит к фрустрации и политической радикализации все более широких общественных масс.
Яркие примеры классового противостояния у нас перед глазами. Это движения «Оккупируй» (Уолл-Стрит, Бонн, Рим, Мадрид и так далее), а также нарастание по всему миру волн забастовок и демонстраций протеста с экономическими требованиями. И есть очень серьезные факторы, которые «работают» на дальнейшую эскалацию подобных процессов. Это катастрофический рост безработицы в странах Южной Европы. Так, в Испании, на фоне заявлений правительства о способности страны обслуживать первоочередные бюджетные траты и госдолг, общий уровень безработицы приблизился к 25% трудоспособного населения, а среди молодежи превысил 50%. То есть оказался хуже, чем в США на пике Великой депрессии! Это, наконец, политический «пат» в Греции, связанный с ультимативными требованиями международных организаций и стран-кредиторов резко сократить «социальность» тонущего в долгах государства, и угрожающий началом процесса распада Еврозоны, которую строили 60 лет.
С проблемой соотношения права и справедливости в условиях глобализации тесно связан и целый пласт правовых проблем, порождаемых массовой трудовой миграцией между странами и континентами. Попытки подчинить социальную и экономическую жизнь таких мигрантов юридической нормативности принимающего их государства в рамках идеологии «плавильного котла» наталкиваются либо на явное или скрытое сопротивление мигрантов (в том числе в криминальных и субкриминальных формах), либо на самоизоляцию мигрантских общин в стихийно возникающих гетто. Но и попытки адаптировать ценностно-нормативные установки мигрантов к западному образу жизни, проводимые под знаменем «мультикультурализма», пока что нигде успехов не приносят.
И это опять-таки особенно остро проявляется в условиях кризиса. Сохраняющаяся социокультурная и общенормативная дистанция между «коренными» и «пришлыми», относительно терпимая в «благополучные времена», в ситуации кризиса обрастает симптомами и даже эксцессами взаимного неприятия и вражды. Все это мы видим и в погромных акциях парижских и марсельских предместий, и в массовых бунтах в центре Лондона и Афин, и в выборных успехах политических радикалов в Бельгии, Франции (а теперь и в Греции), и в кошмарной террористической акции Андерса Брейвика в Норвегии.
В результате налицо рост социально-политического экстремизма, повсеместно расшатывающего конституционно-правовые устои государства и общества. Причем адресован этот экстремизм и непосредственно «богатым», наращивающим отрыв от «бедных» в уровне и качестве жизни и превращающим социальное расслоение в непреодолимую пропасть, и «чужакам-мигрантам», которые демпингуют в оплате труда при конкуренции за рабочие места, и международным организациям и странам-кредиторам, которые для пролонгации и реструктуризации государственных долгов требуют реализовать такой «национальный режим экономии», который фактически означает отказ от конституционных принципов социального государства.
И, конечно же, этот экстремизм адресован еще и собственной государственной власти, и национальной конституционно-правовой системе, которые все перечисленное допускают и юридически санкционируют.
Подводя итоги краткому обзору проблемы соотношения права и социальной справедливости, можно, по-видимому, сделать вывод, что слишком многое в нынешнем кризисном мире говорит уже даже не о наступлении богатых на права бедных, а о противостоянии сверхбогатых всему остальному миру. Ведь именно этот лозунг — «1% сверхбогатых против нас, которых 99%» — сегодня выдвигает уже не только движение «Оккупируй», но и многие другие, достаточно широкие, протестные социальные группы.
2. Деятельность сформировавшейся к настоящему времени могущественной системы транснациональных корпораций и банков лишь частично регулируется национальными юрисдикциями стран регистрации и в еще меньшей мере — наднациональными институтами в виде Всемирной торговой организации, Банка международных расчетов в Базеле и т.д.
Речь идет прежде всего о том, что действия системы ТНК и ТНБ в глобальном мире, в силу их финансово-производственного потенциала, нередко превышающего потенциал крупных государств, оказывают огромное влияние не только на локальные, но и на глобальные экономические процессы, в итоге неизбежно затрагивая конституционные права большого числа граждан в сфере частной собственности и предпринимательства.
Другой аспект этой проблемы заключается в фактическом развитии глобальной системы ТНК и ТНБ по модели олигополии за счет использования механизма перекрестного владения активами. Недавно опубликованное исследование швейцарских ученых показало, что объединенное такими механизмами неявное «сообщество» из примерно 150 транснациональных финансовых корпораций прямо или косвенно контролирует более 40% мирового богатства.
Нет сомнения в том, что «финансово-хозяйственный пул» такой мощи, в силу своей латентности никак не регулируемый эффективным антимонопольным законодательством, вполне способен манипулировать любыми из мировых рынков в своих собственных специальных интересах. И очевидно, что уже одно это обстоятельство является грубейшим нарушением основополагающих принципов рыночной экономики, постулирующих свободную конкуренцию и равноправие рыночных агентов.
Еще один важный аспект рассматриваемой проблемы связан с резким «распуханием» финансового сегмента глобальной экономики в результате превращения национальных валют в рыночный товар и возникновения огромной массы разнообразных вторичных финансовых инструментов страхования (хеджирования) рыночных рисков — деривативов, а также систем сверхбыстрой электронной торговли на финансовых рынках. Все мы знаем, что именно спекулятивная игра на рынке ипотечных деривативов стала «спусковым крючком» начавшегося в 2007 г. мирового экономического кризиса. Но не всем, видимо, известно, что объем одного лишь сегмента глобального рынка деривативов — так называемых кредитно-дефолтных свопов — почти в 15 раз превышает совокупный валовый годовой продукт мировой экономики.
Расширение в глобальной экономике сегмента сверхбыстрых спекулятивных финансовых игр, в ходе которых с одних рынков на другие могут почти мгновенно «перебрасываться» ресурсы, превышающие ВВП крупнейших стран, приводит к фундаментальным трансформациям в мировом хозяйстве и определяет совершенно новое лицо этого хозяйства.
Этот новый облик глобальных экономических отношений крупный стратегический аналитик Эдвард Люттвак обозначил как «турбокапитализм». Причем сущностные риски турбокапитализма, связанные с возможностью быстрого и практически непредсказуемого возникновения и разрастания кризисных процессов в любых национальных или отраслевых сегментах глобальной экономики, риски, непосредственно влияющие на осуществление права собственности и социальных прав огромными массами людей, — находятся вне сферы полноценного правового регулирования.
Все эти глобальные угрозы праву собственности и свободному предпринимательству, которые уже вполне осознанны многими политиками и экспертами, пока не получили надлежащего нормативного разрешения.
3. Еще одна общемировая проблема в рассматриваемой сфере правового регулирования связана с повышением влияния организованной преступности на финансовые и хозяйственные процессы. Например, Управление ООН по борьбе с наркотиками и оргпреступностью сообщило, что годовые доходы криминального сектора глобальной экономики превысили 2,1 трлн долл. и что большинство из этих денег отмывается и переходит в легальную «белую» экономику. И, значит, не может не приносить в регулирование правоотношений в сфере собственности свои криминальные нормы.
Особо следует выделить проблему внутригосударственной и транснациональной коррупции, которая очень остро стоит в России и которая, как показал кризис, весьма актуальна даже и для самых «законопослушных» стран мира. Я не буду останавливаться на этой проблеме, поскольку она требует самостоятельного и очень серьезного анализа. Соглашусь лишь с высказыванием генерального прокурора и министра юстиции США Эрика Холдера, который в своем выступлении на втором Международном юридическом форуме в Санкт-Петербурге подчеркнул, что важнейшим барьером на пути развития внутринациональной и глобальной коррупции является судебная система. В этой связи встает целый комплекс задач по повышению качества правосудия, которые необходимо решать как на уровне отдельных государств (я имею в виду прежде всего Россию), так и в международном масштабе.
4. К числу тревожных с точки зрения права тенденций развития глобальных рынков относится, на мой взгляд, и тенденция к так называемой «либерализации» экономического законодательства, в русле которой под предлогом повышения эффективности работы рынка предоставляется слишком большая «свобода рук» капиталу. В мировой прессе уже написаны целые тома о том, что именно отмена в США закона Гласса-Стигала времен Великой депрессии, запрещавшего коммерческим банкам спекулятивную игру на финансовых рынках, стала одним из главных факторов такой рисковой экспансии турбокапитализма, которая привела к нынешнему мировому кризису.
В ходе этого кризиса появилось много свидетельств того, что именно трансформации экономического законодательства в направлении «свободы рынка», неуклонно сужавшие права государства по контролю за деятельностью бизнес-структур, привели к целой серии корпоративных крахов. И в итоге — к необходимости затрачивать гигантские финансовые средства ни в чем не повинных налогоплательщиков на спасение (в том числе путем национализаций) слишком «свободно» заигравшихся корпораций и банков от окончательного обрушения.
Кроме того, кризис показал, что многие агенты рынков (включая и тех, кто недавно относился к числу наиболее респектабельных), пользуясь отмеченной выше либерализацией экономического законодательства, обнаруживают готовность использовать субкриминальные или чисто криминальные практики: от так называемой «оптимизации налогов» за счет фальсификации отчетности или перевода капитала в офшорные юрисдикции до инсайдерской торговли на глобальных рынках «мусорными» деривативами; от беспрецедентного коррумпирования высоких чиновников крупных стран ради получения в этих странах экономических преференций до создания множества «финансовых пирамид» вроде пирамиды Мэдоффа, крушение которой нанесло вкладчикам ущерб в размере до 60 млрд долл. и привело к разорению многих тысяч честных предпринимателей.
На это накладываются еще и такие тенденции «либерализации» правотворчества и правоприменения, которые нередко ведут к нарушениям основополагающих конституционных принципов равного доступа к праву. Я имею в виду либерализацию норм об ответственности за экономические преступления (в частности, отмену или смягчение норм заключения под стражу предпринимателей, совершивших правонарушения, на том основании, что их арест угрожает крахом контролируемых ими бизнес-структур). Результатом такой «либерализации» нередко оказываются ситуации, когда мальчишка, укравший велосипед за 100 долларов, попадает в тюрьму, а криминальный бизнесмен, провернувший аферу в миллионы долларов, гуляет на свободе, заплатив тысячедолларовый штраф. Причем подобных явлений, как сообщают многие юристы, больше в странах с прецедентным правом, где очень важную роль в исходе судебного дела нередко играет дорогой адвокат, сумевший «раскопать» и эффектно представить в суде подходящий прецедент.
Все перечисленное выше, на мой взгляд, означает очень сильное отставание системы правового регулирования от трендов «эпохи перемен». Это означает нарастающее расхождение существующих правовых норм с той экономической (а также взаимосвязанной с экономикой социальной и политической) реальностью, которую должны регулировать и «вводить в берега» нормы права. И это касается как международного регулирования в сфере экономики и основополагающих хозяйственных прав, так и регулирования в пределах национальных правовых систем.
5. Для России решение перечисленных проблем является, как нигде, насущно необходимым и актуальным. Именно у нас, в силу отсутствия или слабости укорененных традиций саморегулирования и регулирования отношений частной собственности и предпринимательства, нередко некритически перенимаются из «мирового опыта» и воспроизводятся — даже не в сфере права, а в сфере нормативных лакун правотворчества и практической хозяйственно-экономической жизни, — глобальные тенденции, разрушительные для социальности и государственности.
При этом особенно острой является для России проблема соотношения права и социальной справедливости, с которой я начал свой анализ.
Дело в том, что нарушение баланса между ценностями экономической свободы и социальной справедливости, которое стало следствием крушения социалистической системы, наиболее ярко и болезненно проявляется на постсоветском пространстве и прежде всего в России. На мой взгляд, именно этот дисбаланс является главной отличительной чертой и главной проблемой постсоветской трансформации отношений собственности, истоки которой лежат в характере проведенной здесь приватизации.
Осуществленный в очень короткие сроки, практически «взрывной», переход от советской системы уравнительного распределения материальных благ к резко и несправедливо дифференцированному постсоветскому распределению собственности и предпринимательских прав в пользу незначительной части привилегированных лиц оказался в глазах большинства населения воплощением вопиющей несправедливости. И это ощущение несправедливости в ключевом конституционном вопросе о собственности и потенциальных возможностях предпринимательства, подрывающее легитимность собственности, имеет далеко идущие последствия как для государства, так и для общества.
Нелегитимность крупной собственности неизбежно проецируется на все государственные институты, служащие институциональной политико-правовой опорой сложившихся экономических отношений. Нелегитимность собственности, в конечном итоге, является главной причиной неэффективности российской экономики, обусловливающей и ее «сырьевой перекос», и вывоз капиталов из страны, и отсутствие потенциала для инновационного развития, и низкую инвестиционную привлекательность России, и коррупционное сращивание существенной части бизнеса с государственной бюрократией, и низкую конкурентоспособность российской судебно-правовой системы по сравнению с правовыми системами других государств. И именно нелегитимность собственности лишает представителей крупного российского бизнеса общественной поддержки и создает тот массовый социальный фон «негативного или злорадного равнодушия», на котором и неправовое перераспределение собственности (включая ее захваты путем рэкета или рейдерства), и коррупционные поборы с бизнеса со стороны части «чиновной братии», значительной частью общества воспринимаются чуть ли не как «восстановление справедливости».
В последние годы у нас в стране появляется все больше материалов, вскрывающих неправовую природу проведенной приватизации. Сошлюсь лишь на опубликованный в 2005 году очень содержательный анализ Счетной палатой РФ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за период
Были ли другие, более справедливые, т.е. соответствующие сути права, возможности и варианты наделения граждан постсоветской России правами собственности и предпринимательства? Безусловно, были.
Были идеи полноценной ваучерной приватизации, в условиях которой выдаваемый гражданину ваучер на долю общенародной собственности исключал рыночное обращение (продажу или иное отчуждение) и мог быть лишь его недевальвируемым вкладом в приватизируемые активы.
Были идущие гораздо дальше идеи академика В.С. Нерсесянца в русле разработанной им концепции цивилизма как нового общественного строя, в основе которого лежит признание за каждым гражданином страны личного, прирожденного и неотчуждаемого права на равный минимум собственности в размере одинаковой для всех доли от десоциализации некогда «общенародной» собственности. Сверх этого минимума гражданской собственности в рамках данной концепции допускаются все другие виды собственности, рыночное функционирование которых обеспечивает дифференциацию в распределении социальных благ.
Были разработанные академиками Д.С. Львовым и С.Ю. Глазьевым модели общенародного распределения природно-сырьевой ренты.
Была, наконец, острая критика принятой к исполнению схемы приватизации со стороны сообщества крупнейших мировых экономистов, включая нескольких нобелевских лауреатов.
В этом контексте интересно отметить «перекличку идей» между российскими и зарубежными учеными в области поиска такой модели согласования экономической свободы и социальной справедливости, которая отвечала бы социальным потребностям и экономическим возможностям современного общества. Я имею в виду давно обсуждаемую на Западе (и особенно, насколько я знаю, в Германии) идею так называемого безусловного дохода, т.е. дохода, гарантирующего минимум человеческого существования и предоставляемого государством каждому гражданину независимо от его трудового вклада.
Такая идея, на мой взгляд, является логическим развитием концепции социального правового государства. С правовой точки зрения в ее основе лежит представление о том, что люди рождаются свободными и равными в своих достоинствах и правах. Это ключевой тезис естественно-правовой доктрины, закрепленный в ст. 1 Всеобщей декларации прав человека. Все люди, сказано там далее, «наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Освободить человека от экономической нужды и раскрепостить заложенный в нем как в разумном существе творческий потенциал — вот главный побудительный мотив такого подхода. Показательно, что идея безусловного дохода становится все более популярной в российском Интернете, она уже вошла в Википедию (т.е. свободную энциклопедию, формируемую самими участниками Сети).
В условиях экономического кризиса, обнажающего и усиливающего проблему социальной справедливости, интерес к такого рода идеям, несомненно, будет возрастать. Стоящую сейчас перед Россией проблему легитимации крупной собственности так или иначе придется решать, причем решать не кулуарно, а в рамках широкого демократического обсуждения, точнее — в рамках своего рода «общественного договора» между властью, крупными собственниками и остальным населением страны.
Очевидно, что с правовой точки зрения эта проблема исключительно сложна, учитывая многократные переходы этой собственности из рук в руки уже по рыночным ценам к новым владельцам. Я отнюдь не призываю к революционным изменениям в этой сфере и не предлагаю готовых рецептов. Я говорю лишь о том, что понимание проблемы — это необходимое условие для того, чтобы КС в рамках своей компетенции мог в какой-то степени выправлять ситуацию доступными ему правовыми мерами. Ориентиром здесь является понимание необходимости восстановления баланса между «рыночными» ценностями частной собственности и экономической свободы и ценностями социальной справедливости.
Решение данной проблемы связано прежде всего с защитой социально-экономических прав граждан и особенно тех слоев населения, которые оказались отрезаны от процессов приватизации нашего общего социалистического наследства. Под защитой таких прав я понимаю не государственную благотворительность, продиктованную соображениями политического или морального характера, а реализацию социальным государством своей обязанности обеспечивать путем соответствующих компенсационных механизмов наиболее слабым членам общества равенство стартовых возможностей в реализации ими своих основных прав и свобод. Данная трактовка социальных прав ни в коем случае не означает снижения значимости таких традиционных «либеральных» прав, как личные и политические права. Безусловно, без торжества либеральных идей не было бы государства и социального, и правового одновременно. То есть государства, где социальные права граждан принадлежат им от рождения, а не даруются им сверху, и их перечень не зависит от воли власть предержащей; где эти права закрепляются в конституциях и законах и гарантируются государством в силу притязаний (потребностей) гражданского общества и требований норм международного права на основе принципа справедливости и общепринятых стандартов в данную историческую эпоху.
Однако подобное внимание к проблеме социальной справедливости и защите социальных прав граждан вовсе не означает недооценку задач, связанных с необходимостью конституционно-правовой защиты ценностей частной собственности и экономической свободы. В перечне конституционных прав человека важнейшее значение имеет право частной собственности, включая частную собственность на землю (ст. 35 и 36 Конституции РФ), и связанное с ним право на предпринимательскую деятельность (ст. 34 Конституции РФ). Значение этих прав для развития не только российской, но и любой иной правовой системы обусловлено тем обстоятельством, что свобода человека, а значит, и право как мера его свободы возможны только тогда, когда человек является субъектом собственности на средства производства (даже если это собственность лишь на его рабочую силу).
Говоря о государственной, в том числе судебной, защите права собственности, нельзя обойти вниманием задачи дальнейшего совершенствования гражданского законодательства в направлении более полной реализации конституционного принципа свободы договора, а также создания общего благоприятного фона для предпринимательства путем качественной и эффективной работы всей системы правосудия.
6. В заключение хотел бы подчеркнуть следующее. Основная проблема современного экономического развития, которая, на мой взгляд, заключается в усилении дисбаланса между ценностями экономической свободы и социальной справедливости в условиях экспансии финансового турбокапитализма и необузданной игры суперкорпораций на глобальных рынках, не может быть решена на уровне национального правового регулирования. Решение этой проблемы требует введения активизма крупнейших транснациональных игроков глобального рынка в рамки глобального правопорядка.
В контексте такого подхода мне представляется ошибочной и опасной ситуация, когда единственный безусловно правомочный международный нормоустанавливающий институт — Организация Объединенных Наций — занимается всеми вопросами глобального миропорядка, за исключением этого важнейшего вопроса. Считаю, что именно ООН, как единственной организации, правомочной принимать и контролировать глобальные меры регулирования, следует включить в свою компетенцию нормотворчества сферу экономических правоотношений.
Для того понадобится очень многое. Нужно будет снять опасения Наций по поводу возникновения еще одной, причем крайне чувствительной, сферы делегирования вовне государственных суверенитетов. Нужно будет переломить сопротивление специальных интересов крупнейших игроков глобального турбокапитализма.
Нужно будет создать — решениями мирового сообщества — новые дополнительные институциональные структуры ООН. Нужно будет четко определить их регулировочные и процедурно-правовые прерогативы.
Нужно будет насытить эти структуры специалистами и экспертами, способными верно оценивать не только собственно экономическую правовую сторону предлагаемых решений, но и их сопряженные политические, социальные, нравственные и психологические аспекты и последствия.
И нужно будет научиться принимать и исполнять такие решения в сфере, которая традиционно никогда не была предметом полноценного международного регулирования.
Хорошо осознаю, что сделать все перечисленное очень трудно. Видимо, непросто даже решиться на то, чтобы начать это делать. Но для меня очевидны кризисные тенденции национального и международного права, которые при усугублении кризиса уже обнаруживают перспективу попыток решения внутренних экономических проблем национальных государств полицейскими мерами, а межгосударственных и международных экономических проблем — военными средствами.
И потому я считаю, что нащупывать подходы к реализации институтов и процедур глобального экономического регулирования в рамках обновляемой ООН — задача безотлагательная. Представляется, что российская (а возможно, уже и международная) инициатива начала работы в этом направлении, могла бы быть озвучена или даже подвергнута предварительному рассмотрению в рамках очередных саммитов крупнейших развитых и развивающихся стран так называемой G20.
Еще раз подчеркну, что для России решение перечисленных проблем правового регулирования отношений собственности и хозяйственно-экономических отношений в целом является особенно актуальным. И потому Россия, как никто другой в мире, особенно заинтересована в том, чтобы эти тенденции были переломлены, и переломлены именно в глобальном масштабе.
