На состоявшемся в конце прошлого года лесном форуме представители науки, бизнеса и властных структур в очередной раз пытались решить вопрос о том, как «вдохнуть жизнь» в одну из самых перспективных отраслей отечественной экономики. Лес — такое же природное богатство России, как нефть или газ. Более того, по запасам леса Россия уверенно занимает первое место в мире. Но если нефтяникам или газовикам за прошедшее десятилетие удалось вполне успешно преодолеть все кризисы и выйти на устойчивый уровень развития, то достижения лесопромышленников на их фоне выглядят, мягко говоря, не очень убедительно.
В последние годы отечественный лесопромышленный комплекс развивался таким образом, что сегодня доля России в общемировом производстве лесобумажной продукции не превышает 2%. В структуре промышленного производства России доля ЛПК в 2001 г. составила лишь 4,4%, в экспорте — 4,8%. При этом численность занятых в отрасли превышает миллион человек, что придает ей высокий уровень социальной значимости. Экспортная выручка от поставок лесоматериалов за рубеж в прошлом году составила 4,4 млрд долл. Между тем, экспорт продукции отрасли вполне мог бы достигать 20-30 млрд долл. в год.
Подобная ситуация объясняется тем, что Россия сегодня оказалась в числе государств с самой низкой (среди развитых стран) эффективностью лесопользования. Только 20% заготовленной древесины идет на продукцию глубокой переработки. (Для сравнения: в скандинавских странах этот показатель достигает 85%.) Соответственно, в структуре экспорта лесобумажной продукции, как и прежде, доминирует древесина в необработанном виде — до 39% от общего объема экспорта. Одновременно растет импорт продукции лесопереработки. Сегодня за счет него обеспечивается почти 40% внутреннего спроса на лесобумажную продукцию (и это в богатейшем лесными ресурсами государстве!). Если на экспорте одной «условной единицы» лесобумажной продукции Россия зарабатывает около 40 долл., то, импортируя готовую продукцию, платит за ту же «единицу» уже 500–600 долл.
Ситуация действительно парадоксальная. Лесная отрасль могла бы приносить стране до 100 млрд долл. в год (против 7 млрд, которые она приносит сегодня). По оценкам экспертов, каждый доллар, вложенный в лесную отрасль, впоследствии дает тот же доллар валовой продукции ежегодно. Казалось бы, инвесторы должны «стоять в очередь» на вложения в лесную промышленность. Но пока что происходит обратное. Именно отсутствие инвестиций является главным тормозом в развитии отечественной лесной индустрии.
В 2001 г. доля продукции целлюлозно-бумажной промышленности составила 43,4%, деревообрабатывающей — 38,3%, лесозаготовительной — 17,7%. За последние три года в два раза — с 1,3 до 0,6% — сократилась доля лесохимической промышленности. При этом переход к наиболее глубокой переработке древесины является залогом успешного развития лесоперерабатывающей отрасли. Как и в других отраслях, наиболее доходным является производство продукции высоких переделов. Рентабельность компаний достигает максимальной величины при производстве полного ассортимента продукции на основе древесины — от пиломатериалов до высококачественной бумаги и картона.
В России же, помимо отсутствия необходимых технологий и оборудования, переход к более эффективной структуре производства ограничивается пропорциями в экспортных поставках, на которые приходится свыше половины произведенной в стране продукции. Спросом за рубежом пользуются преимущественно продукты с низкой добавленной стоимостью. Так, на круглые лесоматериалы и пиломатериалы приходится более половины российского экспорта, остальную часть занимают целлюлоза, бумага и картон.
Казалось бы, важным фактором для потенциальных инвестиций в лесную отрасль мог бы стать растущий внутренний рынок. Но дело в том, что даже стремительное развитие мебельной промышленности не привело к заметным изменениям в лесной отрасли в целом. Отечественные мебельщики оказались не заинтересованными в создании полных цепочек производства, начиная с выращивания ценных пород дерева. Учитывая потребности и возможности массового российского покупателя, мебельщики сделали ставку на производство изделий из ДСП и ДВП — то есть наименее затратную, но и наименее технологичную область производства.
Между тем, чтобы оценить, сколь невысок уровень потребления такой продукции в России, достаточно привести цифры. Среднестатистический россиянин потребляет 26 кг лесобумажной продукции в год (из них 15-16 кг — бумага), в то время как в Западной Европе соответствующий показатель достигает 170 кг, а в США превышает 320 кг. Прежде всего такой низкий уровень потребления связан с низким — по сравнению с развитыми странами — уровнем платежеспособности населения, а также недостаточным уровнем развития таких отраслей–потребителей лесобумажной продукции, как строительство, упаковочная, полиграфическая и уже упоминавшаяся мебельная промышленность.
Невысокая емкость внутреннего рынка не была в свое время учтена Государственным таможенным комитетом при составлении тарифных сеток. ГТК установил тарифы, которые создали препятствия для экспорта из России высокотехнологичной продукции лесопереработки. В настоящее время лесники платят в качестве таможенной пошлины 6,5% от стоимости продукции — как при экспорте кругляка, так и при экспорте пиломатериала. Таким образом, действующая тарифная политика приводит к снижению ценовой конкурентоспособности российских полуфабрикатов и конечных продуктов переработки древесины на мировом рынке, стимулируя экспортеров к вывозу сырья. В связи с этим Минпромнауки уже не раз предлагало изменить структуру экспортных пошлин так, чтобы стимулировать глубокую переработку древесины. Однако «воз и ныне там»... Многие эксперты сходятся в том, что существование экспортных пошлин на вывоз высокотехнологичной продукции является попросту абсурдным и никак не может отвечать ни интересам инвесторов, ни интересам государства.
Степень износа основных производственных фондов на протяжении последних лет составляет свыше 60%, а на некоторых предприятиях достигает 70-80%. В лесозаготовительной промышленности списанию подлежит более половины основного технологического оборудования. Большая часть оборудования деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности находится в эксплуатации свыше 25 лет. Мировому уровню в отечественной целлюлозно-бумажной промышленности соответствуют только 5% машин и оборудования. Выбытие основных производственных фондов в два раза превышает их ввод.
Ситуация с обновлением основного технологического оборудования предприятий усугубляется тем, что отечественное машиностроение даже в советские годы не выпускало всю номенклатуру необходимых отрасли машин. Поскольку оснащение большинства целлюлозно-бумажных комбинатов велось за счет поставок импортного оборудования (его доля достигала 80%), часть машиностроительной базы осталась за пределами России. Качество же продукции отечественных машиностроителей не изменилось в лучшую сторону, поэтому практически все крупные предприятия лесного комплекса, не имея других альтернатив, в настоящее время в той или иной мере вынуждены приобретать оборудование по импорту.
В то же время в России по-прежнему действуют таможенные пошлины на ввоз высокотехнологичного оборудования в размере 15-20%. В результате, по словам председателя Союза лесопромышленников Иркутской области Николая Носырева, закупки нового оборудования по цене становятся неподъемными для большинства предприятий.
И все же главным препятствием на пути инвестиций в лесную отрасль является несовершенство российского законодательства и, как следствие, высокая степень коррупции в отрасли.
Несмотря на принятие Госдумой Земельного кодекса, разрешившего частную собственность на землю, лес в эту категорию не попал. Единственным и неделимым собственником леса в Российской Федерации продолжает оставаться государство в лице федеральных органов власти. Однако на деле лесом распоряжаются совсем другие.
Решение о выдаче «лесного билета» — единственного документа, дающего право на вырубку тех или иных участков леса, принимается в основном региональными властями и ими же контролируется. При этом официальная цена продаваемого на корню леса примерно в 10 раз ниже стоимости аналогичного участка в соседних прибалтийских странах. Но и контроль за его использованием примерно во столько же раз более «щадящий».
«Черно-серый» характер сделок между чиновниками и заготовщиками леса прослеживается еще на стадии выписки лесного билета. По словам эксперта WWF Анатолия Котлобая, завышаются объемы деловой древесины на лесосеках, к вырубке выписываются породы, которых на данной лесосеке практически нет. На 40-50% завышается выход деловой древесины... Все эти приемы позволяют заготовителю легализовать дополнительные объемы древесины, перекупленные у браконьеров, либо заготовленные на «самоволках». Некоторые действуют по следующей схеме: незаконная лесосека организуется по договоренности с сотрудниками лесхозов. Затем прорубка «обнаруживается» и оформляется как произведенная неизвестными лицами. Лесхоз, составив акт секвестра, продает древесину. В результате покупатель получает документы, полностью легализующие незаконно заготовленную древесину.
Огромную роль в разграблении лесных богатств играют и сами лесхозы — организации, которые по сути своей должны были бы лес охранять. Однако, по существующему законодательству, в функции лесхозов входит и природоохранная, и хозяйственная деятельность, что в корне противоречит даже здравому смыслу.
Среди многих предложений по изменению существующего порядка выделяется идея создания РАО «Леса России». Как считает один из авторов идеи — Александр Беляков, в функции РАО должна войти хозяйственная деятельность, а за государством должны остаться функции контроля и лесовосстановительные работы. РАО «Леса России» предлагается создать на базе активов лесхозов с 51% в федеральной собственности и 49% — в собственности субъектов РФ. Такая пропорция, по мнению авторов, позволит более справедливо распределять доходы от использования леса между центром и регионами. Сейчас все они оседают в федеральном бюджете и лишь затем централизованно распределяются на места.
Существующие нормативные акты не только не препятствуют, но, скорее, благоприятствуют хищническому разграблению лесных богатств России. Согласно действующему Лесному кодексу срок аренды лесных угодий ограничен 3-5 годами. Большинство депутатов, чиновников и промышленников сходятся во мнении о том, что подобное положение чревато для российского леса самыми печальными последствиями. У пользователя участка отпадает всякий стимул заботиться о перспективе полученного в аренду участка — развивать инфраструктуру, насаждать молодые посадки, вкладывать инвестиции.
Уже не первый год многими экспертами выдвигается идея о законодательном закреплении сроков аренды — как минимум, до 49 лет — с возможным последующим выкупом участка в частную собственность. Это может привлечь к российскому лесу внимание серьезных инвесторов с «портфелем» долгосрочных и масштабных программ.
И все же есть компании, которые доказывают, что даже в нынешних условиях законодательной, управленческой и налоговой неразберихи в лесном хозяйстве России можно с успехом развивать крупный многоуровневый бизнес. И прежде всего речь идет о компании «Илим Палп Энтерпрайз» (IPE), владеющей едва ли не половиной всей лесоперерабатывающей промышленности России (в последнее время, правда, IPE стала больше известна из-за бесконечных судебных исков, предъявляемых к ней в целях отчуждения той или иной собственности).
Однако, по признанию главного управляющего IPE Михаила Момиашвили, прерогативами в развитии компании на ближайшие годы станут целлюлоза и картон. Что же касается неиспользуемого сегодня громадного лесосечного фонда России, то разбираться с этим вопросом придется все же государству.
Основными лесопромышленными регионами России по-прежнему остаются Северо-Западный регион и Иркутская область. Громадные пространства за Уралом и в Сибири практически не используются. На их освоение, создание инфраструктуры и строительство подъездных путей потребуются десятки миллиардов долларов инвестиций, которых в России попросту нет.
Решить эту проблему можно только путем привлечения крупнейших западных компаний, работающих в этой сфере. Для сравнения приведем такой факт: объем реализации лидера российского лесного рынка — компании IPE — в 2002 г. составил около 1,5 млрд долл. Тогда как объем реализации трех крупнейших мировых компаний лесной индустрии — International Paper, Georgia-Pacific, Weyerhaeuser — в 2001 г. превысил 65 млрд долл. По словам Михаила Момиашвили, эти и другие гиганты готовы идти в Россию, т.к. нигде в мире нет таких больших запасов лесных ресурсов. Возможно, со временем к лесной отрасли появится интерес и у крупных отечественных компаний из других отраслей экономики. Но без установления четких правил игры и гарантий прав собственников российскому лесопромышленному комплексу трудно рассчитывать на сколько-нибудь серьезные инвестиции, какими бы заманчивыми ни выглядели эти планы «на бумаге».
Журнал «Бюджет» №2 февраль 2003 г.
В последние годы отечественный лесопромышленный комплекс развивался таким образом, что сегодня доля России в общемировом производстве лесобумажной продукции не превышает 2%. В структуре промышленного производства России доля ЛПК в 2001 г. составила лишь 4,4%, в экспорте — 4,8%. При этом численность занятых в отрасли превышает миллион человек, что придает ей высокий уровень социальной значимости. Экспортная выручка от поставок лесоматериалов за рубеж в прошлом году составила 4,4 млрд долл. Между тем, экспорт продукции отрасли вполне мог бы достигать 20-30 млрд долл. в год.
Подобная ситуация объясняется тем, что Россия сегодня оказалась в числе государств с самой низкой (среди развитых стран) эффективностью лесопользования. Только 20% заготовленной древесины идет на продукцию глубокой переработки. (Для сравнения: в скандинавских странах этот показатель достигает 85%.) Соответственно, в структуре экспорта лесобумажной продукции, как и прежде, доминирует древесина в необработанном виде — до 39% от общего объема экспорта. Одновременно растет импорт продукции лесопереработки. Сегодня за счет него обеспечивается почти 40% внутреннего спроса на лесобумажную продукцию (и это в богатейшем лесными ресурсами государстве!). Если на экспорте одной «условной единицы» лесобумажной продукции Россия зарабатывает около 40 долл., то, импортируя готовую продукцию, платит за ту же «единицу» уже 500–600 долл.
Ситуация действительно парадоксальная. Лесная отрасль могла бы приносить стране до 100 млрд долл. в год (против 7 млрд, которые она приносит сегодня). По оценкам экспертов, каждый доллар, вложенный в лесную отрасль, впоследствии дает тот же доллар валовой продукции ежегодно. Казалось бы, инвесторы должны «стоять в очередь» на вложения в лесную промышленность. Но пока что происходит обратное. Именно отсутствие инвестиций является главным тормозом в развитии отечественной лесной индустрии.
Кругляк в почете у таможни
В 2001 г. доля продукции целлюлозно-бумажной промышленности составила 43,4%, деревообрабатывающей — 38,3%, лесозаготовительной — 17,7%. За последние три года в два раза — с 1,3 до 0,6% — сократилась доля лесохимической промышленности. При этом переход к наиболее глубокой переработке древесины является залогом успешного развития лесоперерабатывающей отрасли. Как и в других отраслях, наиболее доходным является производство продукции высоких переделов. Рентабельность компаний достигает максимальной величины при производстве полного ассортимента продукции на основе древесины — от пиломатериалов до высококачественной бумаги и картона.
В России же, помимо отсутствия необходимых технологий и оборудования, переход к более эффективной структуре производства ограничивается пропорциями в экспортных поставках, на которые приходится свыше половины произведенной в стране продукции. Спросом за рубежом пользуются преимущественно продукты с низкой добавленной стоимостью. Так, на круглые лесоматериалы и пиломатериалы приходится более половины российского экспорта, остальную часть занимают целлюлоза, бумага и картон.
Казалось бы, важным фактором для потенциальных инвестиций в лесную отрасль мог бы стать растущий внутренний рынок. Но дело в том, что даже стремительное развитие мебельной промышленности не привело к заметным изменениям в лесной отрасли в целом. Отечественные мебельщики оказались не заинтересованными в создании полных цепочек производства, начиная с выращивания ценных пород дерева. Учитывая потребности и возможности массового российского покупателя, мебельщики сделали ставку на производство изделий из ДСП и ДВП — то есть наименее затратную, но и наименее технологичную область производства.
Между тем, чтобы оценить, сколь невысок уровень потребления такой продукции в России, достаточно привести цифры. Среднестатистический россиянин потребляет 26 кг лесобумажной продукции в год (из них 15-16 кг — бумага), в то время как в Западной Европе соответствующий показатель достигает 170 кг, а в США превышает 320 кг. Прежде всего такой низкий уровень потребления связан с низким — по сравнению с развитыми странами — уровнем платежеспособности населения, а также недостаточным уровнем развития таких отраслей–потребителей лесобумажной продукции, как строительство, упаковочная, полиграфическая и уже упоминавшаяся мебельная промышленность.
Невысокая емкость внутреннего рынка не была в свое время учтена Государственным таможенным комитетом при составлении тарифных сеток. ГТК установил тарифы, которые создали препятствия для экспорта из России высокотехнологичной продукции лесопереработки. В настоящее время лесники платят в качестве таможенной пошлины 6,5% от стоимости продукции — как при экспорте кругляка, так и при экспорте пиломатериала. Таким образом, действующая тарифная политика приводит к снижению ценовой конкурентоспособности российских полуфабрикатов и конечных продуктов переработки древесины на мировом рынке, стимулируя экспортеров к вывозу сырья. В связи с этим Минпромнауки уже не раз предлагало изменить структуру экспортных пошлин так, чтобы стимулировать глубокую переработку древесины. Однако «воз и ныне там»... Многие эксперты сходятся в том, что существование экспортных пошлин на вывоз высокотехнологичной продукции является попросту абсурдным и никак не может отвечать ни интересам инвесторов, ни интересам государства.
С бензопилой в XXI век?
Степень износа основных производственных фондов на протяжении последних лет составляет свыше 60%, а на некоторых предприятиях достигает 70-80%. В лесозаготовительной промышленности списанию подлежит более половины основного технологического оборудования. Большая часть оборудования деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности находится в эксплуатации свыше 25 лет. Мировому уровню в отечественной целлюлозно-бумажной промышленности соответствуют только 5% машин и оборудования. Выбытие основных производственных фондов в два раза превышает их ввод.
Ситуация с обновлением основного технологического оборудования предприятий усугубляется тем, что отечественное машиностроение даже в советские годы не выпускало всю номенклатуру необходимых отрасли машин. Поскольку оснащение большинства целлюлозно-бумажных комбинатов велось за счет поставок импортного оборудования (его доля достигала 80%), часть машиностроительной базы осталась за пределами России. Качество же продукции отечественных машиностроителей не изменилось в лучшую сторону, поэтому практически все крупные предприятия лесного комплекса, не имея других альтернатив, в настоящее время в той или иной мере вынуждены приобретать оборудование по импорту.
В то же время в России по-прежнему действуют таможенные пошлины на ввоз высокотехнологичного оборудования в размере 15-20%. В результате, по словам председателя Союза лесопромышленников Иркутской области Николая Носырева, закупки нового оборудования по цене становятся неподъемными для большинства предприятий.
Вотчина криминала
И все же главным препятствием на пути инвестиций в лесную отрасль является несовершенство российского законодательства и, как следствие, высокая степень коррупции в отрасли.
Несмотря на принятие Госдумой Земельного кодекса, разрешившего частную собственность на землю, лес в эту категорию не попал. Единственным и неделимым собственником леса в Российской Федерации продолжает оставаться государство в лице федеральных органов власти. Однако на деле лесом распоряжаются совсем другие.
Решение о выдаче «лесного билета» — единственного документа, дающего право на вырубку тех или иных участков леса, принимается в основном региональными властями и ими же контролируется. При этом официальная цена продаваемого на корню леса примерно в 10 раз ниже стоимости аналогичного участка в соседних прибалтийских странах. Но и контроль за его использованием примерно во столько же раз более «щадящий».
«Черно-серый» характер сделок между чиновниками и заготовщиками леса прослеживается еще на стадии выписки лесного билета. По словам эксперта WWF Анатолия Котлобая, завышаются объемы деловой древесины на лесосеках, к вырубке выписываются породы, которых на данной лесосеке практически нет. На 40-50% завышается выход деловой древесины... Все эти приемы позволяют заготовителю легализовать дополнительные объемы древесины, перекупленные у браконьеров, либо заготовленные на «самоволках». Некоторые действуют по следующей схеме: незаконная лесосека организуется по договоренности с сотрудниками лесхозов. Затем прорубка «обнаруживается» и оформляется как произведенная неизвестными лицами. Лесхоз, составив акт секвестра, продает древесину. В результате покупатель получает документы, полностью легализующие незаконно заготовленную древесину.
Огромную роль в разграблении лесных богатств играют и сами лесхозы — организации, которые по сути своей должны были бы лес охранять. Однако, по существующему законодательству, в функции лесхозов входит и природоохранная, и хозяйственная деятельность, что в корне противоречит даже здравому смыслу.
Лесу нужен собственник
Среди многих предложений по изменению существующего порядка выделяется идея создания РАО «Леса России». Как считает один из авторов идеи — Александр Беляков, в функции РАО должна войти хозяйственная деятельность, а за государством должны остаться функции контроля и лесовосстановительные работы. РАО «Леса России» предлагается создать на базе активов лесхозов с 51% в федеральной собственности и 49% — в собственности субъектов РФ. Такая пропорция, по мнению авторов, позволит более справедливо распределять доходы от использования леса между центром и регионами. Сейчас все они оседают в федеральном бюджете и лишь затем централизованно распределяются на места.
Существующие нормативные акты не только не препятствуют, но, скорее, благоприятствуют хищническому разграблению лесных богатств России. Согласно действующему Лесному кодексу срок аренды лесных угодий ограничен 3-5 годами. Большинство депутатов, чиновников и промышленников сходятся во мнении о том, что подобное положение чревато для российского леса самыми печальными последствиями. У пользователя участка отпадает всякий стимул заботиться о перспективе полученного в аренду участка — развивать инфраструктуру, насаждать молодые посадки, вкладывать инвестиции.
Уже не первый год многими экспертами выдвигается идея о законодательном закреплении сроков аренды — как минимум, до 49 лет — с возможным последующим выкупом участка в частную собственность. Это может привлечь к российскому лесу внимание серьезных инвесторов с «портфелем» долгосрочных и масштабных программ.
Лес ждет инвесторов, а инвесторы — гарантий
И все же есть компании, которые доказывают, что даже в нынешних условиях законодательной, управленческой и налоговой неразберихи в лесном хозяйстве России можно с успехом развивать крупный многоуровневый бизнес. И прежде всего речь идет о компании «Илим Палп Энтерпрайз» (IPE), владеющей едва ли не половиной всей лесоперерабатывающей промышленности России (в последнее время, правда, IPE стала больше известна из-за бесконечных судебных исков, предъявляемых к ней в целях отчуждения той или иной собственности).
Однако, по признанию главного управляющего IPE Михаила Момиашвили, прерогативами в развитии компании на ближайшие годы станут целлюлоза и картон. Что же касается неиспользуемого сегодня громадного лесосечного фонда России, то разбираться с этим вопросом придется все же государству.
Основными лесопромышленными регионами России по-прежнему остаются Северо-Западный регион и Иркутская область. Громадные пространства за Уралом и в Сибири практически не используются. На их освоение, создание инфраструктуры и строительство подъездных путей потребуются десятки миллиардов долларов инвестиций, которых в России попросту нет.
Решить эту проблему можно только путем привлечения крупнейших западных компаний, работающих в этой сфере. Для сравнения приведем такой факт: объем реализации лидера российского лесного рынка — компании IPE — в 2002 г. составил около 1,5 млрд долл. Тогда как объем реализации трех крупнейших мировых компаний лесной индустрии — International Paper, Georgia-Pacific, Weyerhaeuser — в 2001 г. превысил 65 млрд долл. По словам Михаила Момиашвили, эти и другие гиганты готовы идти в Россию, т.к. нигде в мире нет таких больших запасов лесных ресурсов. Возможно, со временем к лесной отрасли появится интерес и у крупных отечественных компаний из других отраслей экономики. Но без установления четких правил игры и гарантий прав собственников российскому лесопромышленному комплексу трудно рассчитывать на сколько-нибудь серьезные инвестиции, какими бы заманчивыми ни выглядели эти планы «на бумаге».
Журнал «Бюджет» №2 февраль 2003 г.
