Владимир Пансков: «К карьерному росту никогда не стремился»

Один из самых авторитетных финансистов России, сегодня
Владимир Георгиевич ПАНСКОВ занят исключительно преподавательской деятельностью. Доктор экономических наук, профессор, академик Международной академии корпоративного управления, Российской академии естественных наук, автор большого числа научных трудов в области финансов, налогов, бюджета преподает в Финансовом университете при Правительстве РФ. Выпустил двух докторов наук, более 20 кандидатов наук защитились под его руководством. А до того, как полностью уйти в научную работу, Владимир Георгиевич занимал должности аудитора Счетной палаты РФ, заместителя министра экономики РФ, министра финансов РФ, заместителя руководителя Налоговой службы РФ, первого заместителя министра финансов СССР.

— Владимир Георгиевич, вы всю жизнь занимаетесь финансами. Это призвание?

— Начнем с того, что я никогда не хотел стать финансистом. После школы я думал поступать в химико-технологический институт. Но у меня тогда даже не приняли документы — из-за слабого зрения. Мне сказали, что учиться я в этом институте не смогу, так как придется очень много чертить. В общем, мечта всей жизни рухнула — я очень любил химию. Представляете, каково это для семнадцатилетнего мальчишки?

Еще мне нравилось изучать языки. Жили мы в то время в Мытищах, и я обнаружил практически рядом с домом — всего 15 минут на электричке — Московский финансовый институт, в котором только что открылся факультет «Международные финансово-экономические отношения». Я понятия не имел, что есть финансово-экономические отношения, но там профилирующим предметом был иностранный язык, поэтому и понес туда документы. Но опять не сложилось. Оказалось, на факультет берут тех, кто имеет стаж работы более двух лет. Предложили поступать на кредитный — туда все ребята идут. Ну, на кредитный, так на кредитный. К экзаменам я не готовился, отличником в школе не являлся — был разгильдяем. Не то чтобы совсем не учился, но мог получить пятерку и тут же двойку. Сдал экзамены. Списки висят — меня в них нет. Решил — пойду работать. Я из рабочей семьи: родители — рабочие, все друзья тоже выходцы из рабочего класса. Для меня это не было трагедией. Проходит неделя, получаю телеграмму: «Почему не приходите на занятия? Немедленно явиться». Оказалось, я недобрал сколько-то баллов, на кредитный факультет не прошел — меня зачислили на финансовый. Так и началась моя карьера финансиста.

Учиться мне было легко. Занятия порой прогуливал, но не злоупотреблял. Старался посещать лекции, потому что их читали прекрасные преподаватели, было интересно. За время учебы в институте у меня не было ни одной четверки — я легко все это прошел.

— А в Министерство финансов Советского Союза как попали?

— Четырех человек из всего выпуска, включая меня, направили в центральный аппарат Минфина СССР. Вообще туда не брали людей сразу после вуза, это был первый такой случай за несколько лет. В Минфине я начал работать в управлении финансирования тяжелой промышленности, в отделе черной, цветной металлургии и химии. В это время, в 1965 году, началась косыгинская реформа: в Политбюро осознали, что так жить дальше нельзя, надо с экономикой что-то делать. В Минфине я понял, что готов работать и проблем с решением профессиональных задач у меня не возникает. Это не из-за того, что я такой умный, просто финансовый институт давал очень хорошие знания.

Проработав два года, я решил продолжать учебу и поступил в аспирантуру Финансового института на очное отделение. Год проучился, потом понял, что это не совсем мое. Все-таки я чиновник, хотя и наукой заниматься мне нравилось... Но решение вернуться в Минфин шло даже не от меня. Когда закончился первый год аспирантуры, нужно было писать диссертацию и набирать для нее практический материал. Конечно, я обратился к своим наставникам в Министерство финансов СССР. Вера Георгиевна Петушкова, которая была в то время заместителем начальника отдела черной, цветной металлургии и химии, буквально взяла меня за руку и отвела в кабинет начальника управления финансирования тяжелой промышленности Владимира Петровича Никольского: «Я вам привела начальника нашего отдела». Я сомневался, отказывался. В отделе было три заместителя начальника: Вера Георгиевна Петушкова, Софья Дмитриевна Швыдкова и Марья Михайловна Райскина. Это финансисты старой закалки, они в Минфин пришли девочками, а тогда им было каждой под шестьдесят, мне же — 21 год. И меня, мальчишку, ставят над ними? Но уговорили...

— Наверное, увидели лидерские качества?

— Самое интересное, что в жизни я никогда не был лидером. Мне интересно прочитать документы, разобраться в какой-то проблеме. Сейчас у меня более 500 научных статей, более трех десятков учебников, монографий. Я люблю работать сам по себе. Не был я никогда лидером, просто жизнь так складывалась.

Потом я нежданно-негаданно попал в секретари парткома Минфина. Тоже без желания на эту должность шел, но партия сказала: «Надо». В КПСС я еще в институте вступил. Те четыре года работы в парткоме считаю бесцельно прожитыми. Единственный плюс — со многими людьми познакомился. А после парткома я стал заместителем начальника бюджетного управления. Бюджетное управление в Минфине было, как в Министерстве обороны — Генеральный штаб. Туда все материалы стекались, там стратегия и тактика разрабатывались. Потом я стал начальником управления, а затем, когда министром назначили Бориса Ивановича Гостева, он предложил мне занять пост первого зама. Я опять отказывался — я же ведь даже простым замом никогда не был, а тут сразу первым. "Ничего. Я к вам присмотрелся«,— ответил мне министр. К тому времени я с Гостевым около полутора лет проработал. К слову сказать, в то время в Минфине СССР у министра было всего пять заместителей, в том числе один — первый.

— То есть к карьерному росту сами вы не стремились?

— Естественно, я, как любой человек, хотел обеспечить свою семью, хотел получать большую зарплату. Но карьерного стремления в самом деле не было. Потом я работал с Валентином Сергеевичем Павловым. У нас с ним были нормальные отношения, но он постоянно пытался меня куда-то спихнуть: не уволить, а на повышение отправить. Не знаю почему. Например — видимо, с его подачи — мне предлагали пост заместителя Председателя Правительства РСФСР. Но там работа была больше с экономикой связана, а я финансист.

Кончилось телефонным звонком по вертушке из ЦК. Горбачёв был президентом страны: звонили из приемной Валерия Ивановича Болдина, заведующего общим отделом ЦК КПСС и одновременно руководителя Администрации президента СССР, и пригласили к нему на прием. «Михаилу Сергеевичу нужен хороший финансист. Мы ему дали четыре кандидатуры. Павлов рекомендовал вас, и Михаил Сергеевич остановился на вашей кандидатуре», — сказал мне Болдин без обиняков и дипломатии. Я опять не очень и хотел, но не мог же президенту отказать? Спустя время я был очень признателен Павлову за то, что он меня сосватал на эту должность.

— Интересно было работать, поэтому были признательны?

— Нет, неинтересно. Потому что работы толком не было. Одновременно существовали ЦК КПСС и администрация президента, и было непонятно, кто чем занимается. Мы, например, в основном искали и не могли себе найти рабочее место. У администрации президента не было постоянного помещения — мы где только не сидели, и постоянно нас выселяли. А признателен я за то, что не пережил того унижения, через которое прошли мои коллеги из Минфина СССР, когда после распада СССР их буквально вышвыривали с рабочих мест.

Однажды, когда я еще работал в Администрации Президента СССР, мне позвонил Егор Тимурович Гайдар (мы с ним знакомы были шапочно) и попросил о встрече. Приехал он на общественном транспорте — плащ весь мокрый от сильного дождя. В те годы по заданию Бориса Николаевича Ельцина Гайдар занимался чем-то, но должности, по-моему, не имел. Чаю с ним попили и разговор вели интересный: он начал мне задавать вопросы по поводу того, проживет ли Россия, если она останется одна, без союзных республик. Про бюджет меня много спрашивал, как он строится.

К чему я это вспомнил? Когда Советский Союз распался, администрация президента приказала долго жить, и я остался без работы. Вдруг звонок из приемной Гайдара: меня пригласили к 11 вечера — Егор Тимурович работал на износ. Я пришел в назначенное время и, наверное, еще час просидел. Народ туда-сюда ходил, проводились совещания. Наконец он меня принял. «Владимир Георгиевич, — говорит, — не хотите со мной работать?» И предложил мне должность своего помощника. Он занимал в то время пост и председателя правительства, и министра финансов России. На мой вопрос: помощником председателя правительства или министра финансов, Егор Тимурович ответил: «Министра». Я от предложения отказался, потому что у него в Минфине был первый зам, который фактически и исполнял обязанности министра. По сути получалось, что я должен был стать помощником первого зама, чьи профессиональные компетенции я ценил не выше своих. Меня это не устроило. На том и расстались. Только потом, спустя много лет, я понял, что и я, и Гайдар вкладывали в понятие «помощник» разное смысловое значение. Он в то время думал и говорил по-западному: помощник — это заместитель. А я мыслил по-советски. Я, честно говоря, был в некотором недоумении по поводу такого предложения, а он наверняка подумал, что я хотел быть заместителем Председателя Правительства России.

Через некоторое время Игорь Николаевич Лазарев, который возглавлял Налоговую службу России, пригласил меня первым замом. Налоговая система России только начинала возрождаться, в законодательстве был полный бардак. С коленок приняли в декабре 1991 года Закон «Об основах налоговой системы». Закон рамочный, детали не прописаны. Все регулировалось инструкциями, их разработкой мы и занимались. Проблема возникла — находим решение и рассылаем телеграммы по всей налоговой системе. Налоги, конечно, не должны так взиматься. Потом я недолго работал в администрации президента Ельцина. Оттуда и перешел в Минфин России. Два года министром финансов проработал: каторжная работа была.

— Это был 1994 год. Тогда страна переживала наисложнейший период...

— Период был сложный. Сейчас цена нефти 60 долларов за баррель, а тогда была 7–8 долларов. А надо было бюджет верстать, и ситуация была такая, что зарплату людям по 6–8 месяцев не платили. При этом инфляция доходила до 300 процентов. Я пришел в Минфин России 4 ноября 1994 года и начал пахать. Бюджет 1995 года уже был сверстан, правда, утвердили его тогда только в апреле — мае. Но мы с моим первым замом Владимиром Анатольевичем Петровым поставили задачу: бюджет на новый финансовый год должен быть принят до конца 1995 года. Мы ее выполнили. Первый раз в России бюджет на следующий год был принят до 31 декабря текущего. До этого было так: год начинается, а в бюджетных организациях нет денег ни на зарплату, ни на жизненно важные закупки.

— Принцип составления бюджета вам был знаком? Или бюджет новой страны верстался по новым правилам?

— В бюджете надо было учесть цены на нефть, потому что и тогда он верстался процентов на 50–60 в зависимости от них. Также нужно было учитывать инфляцию, возможные меры по ее снижению, смотреть, что происходит с денежным обращением. То есть, несмотря на то что я столько лет был в Минфине СССР, мне пришлось учиться работать в условиях рыночной экономики. Работал на износ. Если приходил домой часов в 10–11 вечера, жена спрашивала, почему так рано. Суббота была рабочим днем, правда, сокращенным — до 7–8 вечера. Один раз подсчитал — в день я подписывал 100–150 документов. Кроме этого, когда я приходил утром на работу, у меня в приемной сидело уже два-три губернатора. У регионов денег не было: они приезжали и надеялись, что Минфин им поможет. А где взять деньги? Когда работал в налоговой, там тоже были проблемы. Но можно было вникнуть в суть, найти решение и получить от этого удовольствие. В Минфине же все упиралось в отсутствие средств. Приходилось разбираться в ситуации, что-то делать, какие-то решения все равно принимать. Тогда Анатолия Борисовича Чубайса назначили первым заместителем Председателя Правительства РФ, он курировал экономический блок. Мы очень много сделали вместе. Может быть, мы где-то ошибались, где-то неправильные решения принимали. Чубайс пытался координировать работу Минфина, Минэкономики, Центрального банка. У него получалось — мы вместе думали, как обуздать инфляцию, как наполнить казну.

Надо сказать, я неоднократно обращался с просьбой об отставке к Ельцину и к Черномырдину. Здоровье не выдерживало той колоссальной нагрузки. Однажды я просто упал в обморок на работе, очнулся только в карете скорой помощи. Когда в связи с переизбранием президента правительство, и я в том числе, ушло в отставку, решил отдохнуть пару-тройку месяцев, а уже потом думать, где дальше продолжать свой трудовой путь.

Но думать не пришлось: Евгений Григорьевич Ясин, министр экономики РФ, пригласил к нему в министерство на должность первого заместителя министра. В этом министерстве было четыре первых заместителя, и одним из них был тогда Яков Моисеевич Уринсон, мой старый товарищ. Он же вскоре предложил мне попробовать избраться на должность аудитора Счетной палаты. Я тогда понятия не имел, что это такое. Но прочитал свежий Закон о Счетной палате РФ и понял, что по сравнению с Минфином и Министерством экономики там нормальная спокойная работа. Аудитор — практически полностью самостоятельный человек, сам отвечает за свою работу, назначается палатами Федерального собрания и подотчетен только парламенту.

Сначала я позвонил председателю СП РФ Кармокову, он был не против моего участия в конкурсе на замещение вакантной должности аудитора. Я шел через Совет Федерации, претендентов было около 20 человек. Сначала все заявления рассматривались на комитете Совета Федерации, а потом проходило тайное голосование на пленарном заседании. Нешуточная схватка завязалась. На последнем этапе нас осталось двое: я и еще одна женщина. Процедура голосования не отработана, и один сенатор мог голосовать хоть за всех сразу. Меня очень поддержал Егор Семенович Строев, губернатор Орловской области. Тогда Совет Федерации состоял из губернаторов и председателей региональных законодательных собраний. Конечно, он не мог давить на сенаторов, но всегда перед голосованием повторял: «Вы же знаете, кто это такой». А они меня тоже все знали — в кабинете у меня почти все побывали. Меня назначили на шесть лет, потом я еще на шесть лет переизбрался. Но второй срок я не полностью отработал. Вынужден был уйти.

— Какие вопросы были в зоне вашего внимания как аудитора?

— Работать я начал с 1997 года. Это было время, когда налоговая служба еще не была так сильна, как сейчас. Законом нам было предоставлено право проверять налогоплательщиков в том случае, если они получают налоговые льготы. Сейчас это из полномочий Счетной палаты, к сожалению, убрали. Мы рассматривали вопросы создания и функционирования различного рода схем ухода от налогообложения. Выяснили, что в стране существует огромная масса схем, которые не противоречат никакому законодательству, но при этом позволяют уводить деньги из бюджета огромными пластами, сопоставимыми с бюджетами многих регионов.

Например, мы отследили такую примитивнейшую схему. В регионе принимался закон, освобождающий от определенных налогов тех налогоплательщиков, которые зарегистрированы на территории субъекта и отчисляют какой-то процент от своих доходов или от прибыли в фонд развития региона (они назывались по-разному). В стране началась вакханалия. Условно говоря, налогоплательщик, работающий в Кировской области, получает предложение от Мордовии зарегистрироваться на территории республики, перечислять некий взнос в специально созданный фонд и в общей сложности на 50–70 процентов меньше платить налогов в бюджет субъекта Федерации. Кто же не хочет меньше платить? В результате налогоплательщики ринулись в те регионы, которые предлагали им эти выгодные условия. А территории, где они первоначально были зарегистрированы, остались без денег. Я не случайно назвал Мордовию: в результате применения таких схем она получила 2 миллиарда рублей, а консолидированный бюджет РФ при этом потерял 21 миллиард.

Другая схема — это схема господина Абрамовича. К сожалению, я ее побороть так и не смог. Это уже потом, когда президентом стал Владимир Владимирович Путин, лавочку прикрыли при помощи административного ресурса, а не законодательства, потому что никаких законов господин Абрамович не нарушал. Система была очень простая. Главные фигуранты схемы — компания «Сибнефть» и принадлежащее ей нефтедобывающее предприятие. Когда Роман Аркадьевич стал руководителем Чукотки, по его инициативе в регионе был принят закон, освобождающий от налога на прибыль организации с определенной численностью работающих пенсионеров и инвалидов. Нефть потекла через Чукотку. Естественно, трубопровод никто не строил, но там были созданы две фирмы, в которых в основном работали инвалиды. Эти фирмочки штатом в десять человек покупали нефть у нефтедобывающего предприятия, а потом ее продавали «Сибнефти». И получали огромную прибыль: мы выяснили, что за один год они заработали 4 миллиарда рублей по тем деньгам. Закончился год — эти фирмы присоединились к «Сибнефти», а полученные доходы были распределены как дивиденды. В основном акционерами «Сибнефти» являлись зарубежные организации. Мы посчитали, что фактически 7 миллионов тонн нефти ушло бесплатно за границу.

— А как вы реализовывали итоги своих проверок?

— Писали в прокуратуру, президенту страны. По Абрамовичу мы написали Путину. Но этот документ не дошел до президента. У меня была встреча с представителем Правительства РФ. Он охал, ахал: «Как это возможно? Как допустили? Меры примем. Но назад не вернешь ничего. Сделано все в рамках закона». А схемы продолжали существовать.

— Видимо, из-за выявления таких схем вы и вынуждены были сложить с себя полномочия аудитора?

— Я был вынужден уйти из Счетной палаты из-за скандала, разразившегося вокруг «Трансаэро». Мы выявили, что компания, возможно, незаконно не уплатила таможенных платежей на 300 миллионов долларов. Но степень незаконности была не доказана, потому что выяснилось, что, возможно, имело место незаконное освобождение от платежей. Мы проверяли Домодедовскую таможню, через которую оформлялся ввоз на российскую территорию самолетов и запасных частей. Таможенные органы не смогли предоставить нормативных правовых актов, на основании которых они выдали документ об освобождении «Трансаэро» от таможенной пошлины. Поэтому мы с полной уверен­ностью не могли сказать, что это освобождение от платежей было незаконное, так как якобы такие указания дала ФТС. Но Федеральная таможенная служба подобное решение могла принять только на основании каких-то нормативных документов, или закона, или решения Правительства РФ.

Когда мы все это выявили, то в решении коллегии Счетной палаты РФ записали (я сам записал в проекте решения): «поручить аудитору Панскову проверить непосредственно „Трансаэро“ и Федеральную таможенную службу на предмет того, насколько законно произведено это освобождение от таможенных платежей». В это время в разработку следственных органов попал сенатор Чахмачян, который обещал компании «Трансаэро» что-то решить. Что конкретно он обещал, я не знаю, но в отношении моих ребят, занимавшихся проверкой «Трансаэро», прозвучало предположение, что они взяли взятку. В их домах даже провели обыски. Правда, тем дело и закончилось — ни на допросы их не вызывали, ни других следственных действий не проводилось. В результате сотрудник СП РФ, который руководил проверкой, получил инсульт. Год назад он умер. Умерла и «Трансаэро». А я тогда подал в отставку. Вот такая цена проверки.

— Владимир Георгиевич, а вообще часто на вас как на аудитора давление оказывали — жизни угрожали, взятки предлагали?

— Нет, никогда такого не было. Но когда у меня закончился первый срок и началась процедура переизбрания аудитора, все шло очень трудно. Силы были солидные, случайных людей среди претендентов на должность аудитора не было. Голосовали много раз, и никто не мог набрать необходимого количества голосов. И тут мне предложил встретиться сенатор от Чукотки. И этот сенатор мне тогда сказал, что я не могу пройти, потому что в своей работе необъективен и пытаюсь задавить бизнес. На что я ответил, что в жизни под заказ не работал и что в Счетной палате на меня тоже никто не давит и никаких просьб не высказывает. Через день было заседание Совета Федерации: 99,9 процента голосов были за меня. Делайте выводы: совпадение это или нет...

— Владимир Георгиевич, сегодня много говорят о коррупции в органах власти. Как обстояло с этим дело в советское время?

— Мне трудно ответить на этот вопрос — я ведь не в правоохранительных органах работал. В советское время взяток чиновникам просто не могло быть. Возможно, этого нельзя сказать про правоохранительные органы, потому что были цеховики, которые имели лишние деньги. А чиновнику, в том же Минфине, кто мог принести? Руководство металлургического завода? У него не было таких возможностей. Единственное, что сотрудники министерства могли себе позволить, так это попросить помочь достать себе, например, пылесос за свои же деньги. И это, кстати, пресекалось. То есть финансовой основы для взяток просто не было. С подпольщиками мы дело не имели, а они налогов не платили и к бюджету не имели отношения. Все остальные предприятия были государственными. У меня есть товарищ, бывший министр финансов Латвии. Так вот я его спросил, где он деньги брал, чтобы стол накрыть для командировочных из Минфина СССР. Ну, премию, говорит, уборщице выписывал. Вот такие махинации.

А вот в период с 1992 по 1998 год, до августовского кризиса, в стране начали гулять сумасшедшие деньги, которые концентрировались в основном в банковской структуре. Инфляция была огромной, государство брало кредиты в больших объемах под большие проценты. Банки просто жировали. Кроме того, появилась группа приватизаторов, у них тоже дурные деньги, не заработанные. И тратились эти средства по-сумасшедшему. А что чиновник? Чиновник получал маленькую зарплату, а иногда и не получал, потому что задержки были. Вот отсюда все и пошло...

Подготовила С. В. МАРТЫНЕНКО