От Петра до Павла
Петр I беспощадно боролся с тунеядцами, дав наказ полиции «всех гуляющих и слоняющихся людей хватать, допрашивать и определять на работу». Руководил Петр созданной им полицией просто и эффективно. Бывало, посадит к себе в карету петербургского обер-полицмейстера, кстати, своего бывшего денщика, а затем адъютанта Антона Девиера, и отправляется смотреть порядок в новой столице. Как что не так – палкой по спине. После такой инспекции уже главный полицейский брал в руки трость. А так как в петровом граде к 1720 году насчитывалось всего 10 полицейских офицеров, 20 унтеров и 160 нижних чинов, то доставалось всем.
Верная петровским традициям Екатерина Великая вменяла полиции «вкоренять в сердца обывателей страх божий» и в то же время призывала ее действовать «по правилам справедливости, нежели по точной силе законности». Сие разноречие, видимо, сильно смутило полицейские умы. Оригинальным способом подстегивал служебное рвение полиции Павел I, заставляя в случае нераскрытой кражи казенного имущества возмещать ущерб из своего кармана губернатора и полицмейстера. Учитывая масштабы воровства из государственного кармана в наше время, возможно, опыт работы императора сможет пригодиться.
Живое пугало
Где-то до середины 60-х годов XIX века за общественным порядком на московских улицах следили весьма колоритные фигуры, так называемые будочники. Сами будки были двух родов: серые деревянные домики и круглые каменные здания вроде укороченных башен. Внутри будок имелось обычно одно помещение, большую часть которого занимала русская печь. Иногда, если будка стояла на бульваре, около нее ставилось нечто вроде заборчика, и получался крошечный дворик, в котором мирно хозяйствовала супруга «хожалого» – так иногда в просторечье называли будочника. На веревке сушилось белье, тут же прохаживались куры. Сами будочники были одеты в серые, солдатского сукна казакины, на голове – каска с шишаком, на поясе – тесак.
При исполнении служебных обязанностей будочник держал в руках алебарду. Это средневековое оружие, при всем его грозном и устрашающем виде, особенно издали, было тяжелым и крайне неудобным в обращении и чаще всего находилось не в руках блюстителя порядка, а стояло прислоненным к заборчику.
По воспоминаниям современников, будочники были грязны, грубы, мрачны и несведущи и выполняли скорее роль живых пугал, дабы обыватели осознавали на улицах присутствие власти.
И кроме мордобития, никаких чудес
До судебной реформы середины 60-х годов XIX века с нарушителями общественного порядка поступали весьма просто. Запьянствовавшие или иным способом провинившиеся кучера, повара, лакеи из крепостных отсылались их господами в полицию, где их, в зависимости от письменной просьбы, изложенной в прилагаемой записке, секли розгами. Так же поступали с вольными людьми из мещан и фабричных рабочих. Любопытно, что эти экзекуции одобряли сами провинившиеся, так как подобная расправа освобождала их от судебной волокиты и лишения свободы за незначительные правонарушения. Следует отметить, что подобные наказания зачастую носили публичный характер и вызывали нескрываемое одобрение и интерес обывателей.
Дознание по уголовным делам обычно велось с обязательным рукоприкладством. Более того, драчунам-полицейским народ доверял, не считая их способными к подвоху. И наоборот, как огня боялся вежливых дознавателей, которые не опускались до побоев, а старались добиться признания другими способами: кормили селедкой, после которой не давали пить, либо помещали на ночь в кутузки, полные клопов, в которых ни один из обвиняемых не мог забыться сном хотя бы на минуту. Таких следователей народ всеми силами избегал и старался попасть в другой полицейский участок, где дело вели «правильно», то есть не допускали ничего, кроме мордобоя.
Исправительные работы
В эти же годы существовал еще один довольно оригинальный способ наказания за мелкие кражи. Городовой имел полномочия не тащить вора в участок, а рисовал мелом на его спине крест в круге и, вручив метлу, заставлял мести мостовую на месте преступления. Таких метельщиков особенно было много в праздничные дни, когда между толпами гуляющих и делающих покупки обывателей шныряли воры обоего пола, иногда шикарно одетые. Городовые, знавшие многих мошенников в лицо, не дремали. И вот эти франты и роскошно одетые дамы с метлами в руках и крестами, намалеванными на спинах дорогих одежд, особенно вызывали остроты и шутки простолюдинов, устраивающих вокруг них целые гуляния.
Всенародное позорище длилось обычно до темноты, после чего воров, связанных за руки веревкой, городовой вел, как на поводке, в участок. На другой день они мели мостовую около казенных учреждений данного участка, а к вечеру, после работы, заносились в списки воров и отпускались по домам. Таким образом, «судебный процесс» вместе с отбытие наказания не превышал суток. После того как в 1866 году стали вводиться мировые суды с «культурным» судопроизводством, они показались народу чересчур «канительными».
Гражданская казнь
В иные воскресные дни весной или летом раздавалась по улицам Москвы тревожная барабанная дробь, и любопытным представлялась такая картина: за барабанщиком шел взвод солдат с офицером, за ними пара лошадей тащила выкрашенную в черный цвет платформу, посредине которой на скамье сидели обычно двое или четверо арестантов – мужчин или женщин в серых халатах, на груди у них висели черные дощечки с надписями крупными белыми буквами: «За убийство», «За поджог», «За разбой» и т. п. Рядом с колесницей шел человек в красной рубахе – палач. Это везли на Коровью площадь (сегодня это район станции Московского метро «Октябрьская») лишенных по суду всех прав состояния преступников, приговоренных на каторгу или в Сибирь на поселение для исполнения над ними «обряда гражданской казни». По приезде на площадь преступника вводили на построенный за ночь деревянный эшафот и ставили к столбу. Священник напутствовал его и давал целовать крест, после чего громко читался приговор (если осужденный был дворянин, над его головой ломали шпагу). Затем раздавался барабанный бой, и арестант приковывался минут на десять к позорному столбу. Собравшиеся вокруг горожане бросали на эшафот медные монеты, предназначавшиеся осужденному, и их набиралась порой изрядная сумма. Так, вопреки расхожей поговорке про Москву и слезы, московский люд выражал жалость хоть и к преступнику, а все же несчастному человеку.
"Караул, грабят!"
Однако сердобольные москвичи часто становились жертвами грабителей, особенно на городских окраинах. Там в середине XIX века, по словам современников, масляные фонари горели весьма тускло по причине того, что пожарные, в ведении которых они находились, выделяемое для освещения конопляное масло в основном употребляли с кашей. Поэтому ночью на темных улицах нередки были крики: «Караул, грабят!» Некоторые храбрецы выбегали из домов на помощь, менее мужественные отворяли форточки и как можно внушительнее и громче кричали «Идем!»
Невероятно, но факт: в середине XIX века в Москве на 400 тыс. жителей совершалось всего 5–6 убийств, 2–3 грабежа, около 400 мошенничеств и порядка 700 краж. И все это – за год. Две трети преступлений раскрывались. Немудрено, что Николай I получал удовольствие от подобной уголовной статистики.
Но настали новые времена, после отмены крепостного права масса людей устремилась в Москву, и к началу ХХ века ее население выросло до 1 млн. человек. К сожалению, увеличилось и количество «лихих» людей.
"Битва под дрезденом"
Век минувший «подарил» нам факт редкого единения полиции и торговцев. 12 октября 1861 года студенты пришли к зданию московского генерал-губернатора с требованием освободить ранее арестованных своих товарищей. Так вот, в разгоне манифестации, наряду с полицией и конными жандармами, действующими по долгу службы, активно участвовали лавочники-охотнорядцы, примкнувшие к этому «мероприятию».
Острые на язык москвичи окрестили это побоище «Битвой под Дрезденом», так как оно произошло возле гостиницы «Дрезден» на Тверской площади, напротив генерал-губернаторского дома.
Всероссийский закон
Мизерная зарплата блюстителей порядка всегда была «оправдывающим» фактором их мздоимства. Городовой в 1900 году получал 20–27 руб. в месяц, в зависимости от выслуги лет. Цены, конечно, тоже были другими: 1 кг говядины стоил 21 копейку, а картошки – 1,5 копейки.
Вот что писал современник в начале XX века: «Министерство внутренних дел действительно тепленькое. Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Приставы – это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. Портные, переплетчики, сапожники – все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон – его же не перейдешь!»
Соблюдай дистанцию
Если кто думает, что сто лет назад не было ГИБДД, глубоко ошибается. Вот методы работы полиции с извозчиками сто лет назад. Ежели стоящий на посту городовой замечал за извозчиком малейшее нарушение, например, не соблюдалась дистанция в положенные 3 сажени (1 сажень – 2,1 метра) или вместо двух в повозке сидели три человека, – он доставал свою книжечку и записывал туда номер извозчичьей бляхи, что влекло за собой штраф в 3 рубля.
Дабы избежать существенного штрафа, извозчик бросал под ноги городовому двугривенный, а то и больше, и одновременно кричал: «Берегись!» Городовой понимал условный клич, смотрел под ноги и, узрев монету, незаметно становился на нее сапогом.
До того как конка, а затем трамвай стали вытеснять извозчиков с городских улиц, заработок извозчиков, несмотря на всяческие поборы, был весьма неплохой. К началу ХХ века в Санкт-Петербурге насчитывалось порядка 20 тыс. извозчиков.
Здесь могла бы быть ваша реклама
Связь времен отчетливо прослеживается на примере мелкого хулиганства, коим является любовь россиян расписывать стены в общественных местах. Сто пятьдесят лет назад полиция охраняла территорию, прилегающую к Кремлю, не так тщательно, как в наши дни, и расположенный в Александровском саду знаменитый грот (существующий и ныне) был весь покрыт надписями и стихотворениями, как тактично писал современник, «очень плохого содержания».
Пройдемся по московским улицам конца XIX века и почитаем вывески: (орфография сохранена):
– Буфетчик кондитер – с накрышкой зала под скатерти, мельхивор и всякую посуду на своих столах под двести и более персон гостей. Справляет купеческия уважаемые свадьбы балы и почтенные поминки. Здесь же спросить тапера, военного генерала и оркестру скрипок господина Брабанца. Люди во фраках, чулках и по всякому положению.
Поясним смысл сего рекламного шедевра, относящегося к 70-м годам позапрошлого века. Мельхивор – это, безусловно, мельхиор; люди во фраках и чулках – официанты. Военный генерал – отставной генерал, обязательно в мундире и при всех орденах, которого тщеславные купцы приглашали за плату на различные торжества, выдавая его за близкого знакомого. Но случались и совсем анекдотические моменты. Не всегда удавалось найти вместо генерала хотя бы капитана второго ранга, как у классика, и на роль почетного гостя приглашался либо отставной поручик, либо вообще артист, разумеется, в бутафорском одеянии.
В описываемое время в г. Иваново-Вознесенске играли купеческую свадьбу, на которой присутствовал «родственник-генерал», украшенный пятью (!) огромными блестящими звездами персидского (!) ордена «Льва и Солнца». Рядом с ним на особой подушке лежали не поместившиеся на груди и животе столь же бутафорские награды. Сей «генерал» был выписан на гастроли из столицы, и ему были устроены помпезные встречи и проводы на вокзале с участием делегации с иконой и хлебом-солью, военного оркестра, нарядов полиции, пожарных и бенгальского огня. Смотреть на «генерала» сбежалось полгорода, а купцы – конкуренты устроителя свадьбы потеряли от досады и зависти головы. Кстати, «генерал», войдя в роль, счел себя обиженным платой и письменно требовал с купца дополнительное вознаграждение. Каковое и было ему вручено из опасения скандала и огласки.
Но вернемся к вывескам:
– «Шашлычный мастер из молодого карачаевского барашка с кахетинским вином. Соломон»;
– «Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона. Стрижка, брижка и завивка»;
– «Кислощевое заведение с газировкой фрухтовой воды. К. Панкратов». Кислыми щами на Руси называли особый сорт ядреного кваса;
– «Бюро похоронных и свадебных процессий. Ядрейкин средний»;
– «Кролики, белки, куры и прочие певчие птицы»;
– «Выгребной и ретирадный обоз В.Н. Розова. Исполнение аккуратное и срочное».
Надо сказать, что два года назад в Москве прошел не замеченным столетний юбилей знаменательного события. В 1899 году в первопрестольной была построена канализация. О том, что это событие было далеко не тривиальным, свидетельствует запись в дневнике князя М.В. Голицына: «На мою долю выпало пережить во главе городского управления одну из патетических минут его – открытие канализации. Это такая операция, перед которой все прочее бледнеет».
Пафос такой записи не случаен. По свидетельству М.Е. Салтыкова-Щедрина, в Москве всегда дурно пахло, «даже на главных улицах вонь стояла коромыслом». Источником зловония были не только дворы, не имевшие зачастую выгребных ям, но и многочисленные обозы нечистот, состоявшие часто из ничем не покрытых, расплескивавших при движении свое содержимое кадок, из которых торчали ручки высоких черпаков.
"Казенки"
Торговля была сосредоточена в частных руках, за исключением продажи водки, которая являлась царской монополией. Существовали специальные казенные винные лавки – «казенки». Помещались они на тихих улочках вдали от церквей и учебных заведений – этого требовали полицейские правила. Водка продавалась двух сортов, которые различались цветом сургуча. Более дешевая, с «красной головкой», стоила 40 копеек. Бутылка водки (0,6 литра) высшего сорта с «белой головкой» – 60 копеек (1910 год). Продавались также «сотки» (120 граммов) и «мерзавчики» (60 граммов). Деньги в лавке принимала женщина, обычно вдова мелкого чиновника, зато бутылку выдавал здоровенный «бугай», который при случае мог «успокоить» любого алкаша. Вся стена около таких «казенок» была в красных отметинах. Обычно народ победнее, купив дешевую «красную головку» и выйдя на улицу, отбивал о стену сургуч, ударом ладони выбивал картонную пробку и тут же выпивал бутылку. Закуска приносилась с собой либо покупалась у тут же стоящих торговок. Особенно колоритны были эти бабы зимой, когда в своих толстых юбках сидели на чугунках с картошкой, заменяя собой термос и одновременно греясь в трескучий мороз. Полицейские разгоняли эти компании от винных лавок, но особого рвения не проявляли, так как всегда получали «свою дозу» от завсегдатаев «казенки».
Как проклятый чай варить...
Однако наряду с водкой национальным русским напитком по праву считается и чай. Впервые чай на Руси появился еще при первом Романове – Михаиле Федоровиче. При Петре I за чаем в Китай была послана специальная экспедиция купцов. Правда, поначалу многие, прослышав про новый модный напиток, не знали, что делать с диковинными сушеными листиками, и случались весьма конфузные моменты.
«Раз прислал мне барин чаю и велел его сварить,
А я отроду не знаю, как проклятый чай варить.
Взял тогда, налил водички, всыпал чай я весь в горшок
И приправил перцу, луку, да петрушки корешок...»
Попробовав приготовленный таким образом напиток, хозяин поколотил глупого слугу, не объяснив ошибку.
«И наказанный крестьянин долго думал, удивляясь,
Чем же мог не угодить...
А потом-то догадался, что забыл он посолить...»
"Шансонетка с гарниром"
Купцы чай любили. Но не все купцы после трудов праведных довольствовались чаем. Вот как праздновали в ресторане окончание торгов на Нижегородской ярмарке воротилы тогдашнего бизнеса. Заказывали блюдо, не входившее в меню, под названием «шансонетка с гарниром». В обеденный зал на огромном специальном подносе среди цветов и холодных закусок вносили обнаженную даму, ангажированную в ближайшем дорогом публичном доме. Под гром оркестра купцы засыпали «Венеру» деньгами, поливали вином, в общем, выражаясь современным языком, оттягивались по полной программе.
Еще одна дикарская забава называлась «аквариум». В выдвинутый на середину зала рояль наливали несколько ящиков шампанского и запускали мелких рыбешек, причем тапер должен был играть при этом бравурный марш.
Не обманешь-не продашь
Сейчас уже никто не скажет, когда появилась поговорка: «Не обманешь – не продашь», но в этом деле отечественные торговцы добились небывалого искусства. «В торговле без обмана и нельзя… Душа не стерпит! От одного – грош, от другого два, так и идет сыздавна. Продавца у нас пять лет такому делу учат» – философствовал неизвестный приказчик сто лет назад.
Вот так и жили наши пра... пра... Не все, конечно, было так весело, но, между прочим, к 1917 году Россия была единственным из участвовавших в Первой мировой войне государством, в котором не вводилась карточная система на продукты питания и промышленные товары.
Игорь КРЫЛОВ
Петр I беспощадно боролся с тунеядцами, дав наказ полиции «всех гуляющих и слоняющихся людей хватать, допрашивать и определять на работу». Руководил Петр созданной им полицией просто и эффективно. Бывало, посадит к себе в карету петербургского обер-полицмейстера, кстати, своего бывшего денщика, а затем адъютанта Антона Девиера, и отправляется смотреть порядок в новой столице. Как что не так – палкой по спине. После такой инспекции уже главный полицейский брал в руки трость. А так как в петровом граде к 1720 году насчитывалось всего 10 полицейских офицеров, 20 унтеров и 160 нижних чинов, то доставалось всем.
Живое пугало
Где-то до середины 60-х годов XIX века за общественным порядком на московских улицах следили весьма колоритные фигуры, так называемые будочники. Сами будки были двух родов: серые деревянные домики и круглые каменные здания вроде укороченных башен. Внутри будок имелось обычно одно помещение, большую часть которого занимала русская печь. Иногда, если будка стояла на бульваре, около нее ставилось нечто вроде заборчика, и получался крошечный дворик, в котором мирно хозяйствовала супруга «хожалого» – так иногда в просторечье называли будочника. На веревке сушилось белье, тут же прохаживались куры. Сами будочники были одеты в серые, солдатского сукна казакины, на голове – каска с шишаком, на поясе – тесак.
При исполнении служебных обязанностей будочник держал в руках алебарду. Это средневековое оружие, при всем его грозном и устрашающем виде, особенно издали, было тяжелым и крайне неудобным в обращении и чаще всего находилось не в руках блюстителя порядка, а стояло прислоненным к заборчику.
По воспоминаниям современников, будочники были грязны, грубы, мрачны и несведущи и выполняли скорее роль живых пугал, дабы обыватели осознавали на улицах присутствие власти.
И кроме мордобития, никаких чудес
До судебной реформы середины 60-х годов XIX века с нарушителями общественного порядка поступали весьма просто. Запьянствовавшие или иным способом провинившиеся кучера, повара, лакеи из крепостных отсылались их господами в полицию, где их, в зависимости от письменной просьбы, изложенной в прилагаемой записке, секли розгами. Так же поступали с вольными людьми из мещан и фабричных рабочих. Любопытно, что эти экзекуции одобряли сами провинившиеся, так как подобная расправа освобождала их от судебной волокиты и лишения свободы за незначительные правонарушения. Следует отметить, что подобные наказания зачастую носили публичный характер и вызывали нескрываемое одобрение и интерес обывателей.
Дознание по уголовным делам обычно велось с обязательным рукоприкладством. Более того, драчунам-полицейским народ доверял, не считая их способными к подвоху. И наоборот, как огня боялся вежливых дознавателей, которые не опускались до побоев, а старались добиться признания другими способами: кормили селедкой, после которой не давали пить, либо помещали на ночь в кутузки, полные клопов, в которых ни один из обвиняемых не мог забыться сном хотя бы на минуту. Таких следователей народ всеми силами избегал и старался попасть в другой полицейский участок, где дело вели «правильно», то есть не допускали ничего, кроме мордобоя.
Исправительные работы
В эти же годы существовал еще один довольно оригинальный способ наказания за мелкие кражи. Городовой имел полномочия не тащить вора в участок, а рисовал мелом на его спине крест в круге и, вручив метлу, заставлял мести мостовую на месте преступления. Таких метельщиков особенно было много в праздничные дни, когда между толпами гуляющих и делающих покупки обывателей шныряли воры обоего пола, иногда шикарно одетые. Городовые, знавшие многих мошенников в лицо, не дремали. И вот эти франты и роскошно одетые дамы с метлами в руках и крестами, намалеванными на спинах дорогих одежд, особенно вызывали остроты и шутки простолюдинов, устраивающих вокруг них целые гуляния.
Всенародное позорище длилось обычно до темноты, после чего воров, связанных за руки веревкой, городовой вел, как на поводке, в участок. На другой день они мели мостовую около казенных учреждений данного участка, а к вечеру, после работы, заносились в списки воров и отпускались по домам. Таким образом, «судебный процесс» вместе с отбытие наказания не превышал суток. После того как в 1866 году стали вводиться мировые суды с «культурным» судопроизводством, они показались народу чересчур «канительными».
Гражданская казнь
В иные воскресные дни весной или летом раздавалась по улицам Москвы тревожная барабанная дробь, и любопытным представлялась такая картина: за барабанщиком шел взвод солдат с офицером, за ними пара лошадей тащила выкрашенную в черный цвет платформу, посредине которой на скамье сидели обычно двое или четверо арестантов – мужчин или женщин в серых халатах, на груди у них висели черные дощечки с надписями крупными белыми буквами: «За убийство», «За поджог», «За разбой» и т. п. Рядом с колесницей шел человек в красной рубахе – палач. Это везли на Коровью площадь (сегодня это район станции Московского метро «Октябрьская») лишенных по суду всех прав состояния преступников, приговоренных на каторгу или в Сибирь на поселение для исполнения над ними «обряда гражданской казни». По приезде на площадь преступника вводили на построенный за ночь деревянный эшафот и ставили к столбу. Священник напутствовал его и давал целовать крест, после чего громко читался приговор (если осужденный был дворянин, над его головой ломали шпагу). Затем раздавался барабанный бой, и арестант приковывался минут на десять к позорному столбу. Собравшиеся вокруг горожане бросали на эшафот медные монеты, предназначавшиеся осужденному, и их набиралась порой изрядная сумма. Так, вопреки расхожей поговорке про Москву и слезы, московский люд выражал жалость хоть и к преступнику, а все же несчастному человеку.
"Караул, грабят!"
Однако сердобольные москвичи часто становились жертвами грабителей, особенно на городских окраинах. Там в середине XIX века, по словам современников, масляные фонари горели весьма тускло по причине того, что пожарные, в ведении которых они находились, выделяемое для освещения конопляное масло в основном употребляли с кашей. Поэтому ночью на темных улицах нередки были крики: «Караул, грабят!» Некоторые храбрецы выбегали из домов на помощь, менее мужественные отворяли форточки и как можно внушительнее и громче кричали «Идем!»
Невероятно, но факт: в середине XIX века в Москве на 400 тыс. жителей совершалось всего 5–6 убийств, 2–3 грабежа, около 400 мошенничеств и порядка 700 краж. И все это – за год. Две трети преступлений раскрывались. Немудрено, что Николай I получал удовольствие от подобной уголовной статистики.
Но настали новые времена, после отмены крепостного права масса людей устремилась в Москву, и к началу ХХ века ее население выросло до 1 млн. человек. К сожалению, увеличилось и количество «лихих» людей.
"Битва под дрезденом"
Век минувший «подарил» нам факт редкого единения полиции и торговцев. 12 октября 1861 года студенты пришли к зданию московского генерал-губернатора с требованием освободить ранее арестованных своих товарищей. Так вот, в разгоне манифестации, наряду с полицией и конными жандармами, действующими по долгу службы, активно участвовали лавочники-охотнорядцы, примкнувшие к этому «мероприятию».
Острые на язык москвичи окрестили это побоище «Битвой под Дрезденом», так как оно произошло возле гостиницы «Дрезден» на Тверской площади, напротив генерал-губернаторского дома.
Всероссийский закон
Мизерная зарплата блюстителей порядка всегда была «оправдывающим» фактором их мздоимства. Городовой в 1900 году получал 20–27 руб. в месяц, в зависимости от выслуги лет. Цены, конечно, тоже были другими: 1 кг говядины стоил 21 копейку, а картошки – 1,5 копейки.
Вот что писал современник в начале XX века: «Министерство внутренних дел действительно тепленькое. Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Приставы – это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. Портные, переплетчики, сапожники – все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон – его же не перейдешь!»
Соблюдай дистанцию
Если кто думает, что сто лет назад не было ГИБДД, глубоко ошибается. Вот методы работы полиции с извозчиками сто лет назад. Ежели стоящий на посту городовой замечал за извозчиком малейшее нарушение, например, не соблюдалась дистанция в положенные 3 сажени (1 сажень – 2,1 метра) или вместо двух в повозке сидели три человека, – он доставал свою книжечку и записывал туда номер извозчичьей бляхи, что влекло за собой штраф в 3 рубля.
Дабы избежать существенного штрафа, извозчик бросал под ноги городовому двугривенный, а то и больше, и одновременно кричал: «Берегись!» Городовой понимал условный клич, смотрел под ноги и, узрев монету, незаметно становился на нее сапогом.
До того как конка, а затем трамвай стали вытеснять извозчиков с городских улиц, заработок извозчиков, несмотря на всяческие поборы, был весьма неплохой. К началу ХХ века в Санкт-Петербурге насчитывалось порядка 20 тыс. извозчиков.
Здесь могла бы быть ваша реклама
Связь времен отчетливо прослеживается на примере мелкого хулиганства, коим является любовь россиян расписывать стены в общественных местах. Сто пятьдесят лет назад полиция охраняла территорию, прилегающую к Кремлю, не так тщательно, как в наши дни, и расположенный в Александровском саду знаменитый грот (существующий и ныне) был весь покрыт надписями и стихотворениями, как тактично писал современник, «очень плохого содержания».
Пройдемся по московским улицам конца XIX века и почитаем вывески: (орфография сохранена):
– Буфетчик кондитер – с накрышкой зала под скатерти, мельхивор и всякую посуду на своих столах под двести и более персон гостей. Справляет купеческия уважаемые свадьбы балы и почтенные поминки. Здесь же спросить тапера, военного генерала и оркестру скрипок господина Брабанца. Люди во фраках, чулках и по всякому положению.
Поясним смысл сего рекламного шедевра, относящегося к 70-м годам позапрошлого века. Мельхивор – это, безусловно, мельхиор; люди во фраках и чулках – официанты. Военный генерал – отставной генерал, обязательно в мундире и при всех орденах, которого тщеславные купцы приглашали за плату на различные торжества, выдавая его за близкого знакомого. Но случались и совсем анекдотические моменты. Не всегда удавалось найти вместо генерала хотя бы капитана второго ранга, как у классика, и на роль почетного гостя приглашался либо отставной поручик, либо вообще артист, разумеется, в бутафорском одеянии.
Но вернемся к вывескам:
– «Шашлычный мастер из молодого карачаевского барашка с кахетинским вином. Соломон»;
– «Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона. Стрижка, брижка и завивка»;
– «Кислощевое заведение с газировкой фрухтовой воды. К. Панкратов». Кислыми щами на Руси называли особый сорт ядреного кваса;
– «Бюро похоронных и свадебных процессий. Ядрейкин средний»;
– «Кролики, белки, куры и прочие певчие птицы»;
– «Выгребной и ретирадный обоз В.Н. Розова. Исполнение аккуратное и срочное».
Надо сказать, что два года назад в Москве прошел не замеченным столетний юбилей знаменательного события. В 1899 году в первопрестольной была построена канализация. О том, что это событие было далеко не тривиальным, свидетельствует запись в дневнике князя М.В. Голицына: «На мою долю выпало пережить во главе городского управления одну из патетических минут его – открытие канализации. Это такая операция, перед которой все прочее бледнеет».
Пафос такой записи не случаен. По свидетельству М.Е. Салтыкова-Щедрина, в Москве всегда дурно пахло, «даже на главных улицах вонь стояла коромыслом». Источником зловония были не только дворы, не имевшие зачастую выгребных ям, но и многочисленные обозы нечистот, состоявшие часто из ничем не покрытых, расплескивавших при движении свое содержимое кадок, из которых торчали ручки высоких черпаков.
"Казенки"
Торговля была сосредоточена в частных руках, за исключением продажи водки, которая являлась царской монополией. Существовали специальные казенные винные лавки – «казенки». Помещались они на тихих улочках вдали от церквей и учебных заведений – этого требовали полицейские правила. Водка продавалась двух сортов, которые различались цветом сургуча. Более дешевая, с «красной головкой», стоила 40 копеек. Бутылка водки (0,6 литра) высшего сорта с «белой головкой» – 60 копеек (1910 год). Продавались также «сотки» (120 граммов) и «мерзавчики» (60 граммов). Деньги в лавке принимала женщина, обычно вдова мелкого чиновника, зато бутылку выдавал здоровенный «бугай», который при случае мог «успокоить» любого алкаша. Вся стена около таких «казенок» была в красных отметинах. Обычно народ победнее, купив дешевую «красную головку» и выйдя на улицу, отбивал о стену сургуч, ударом ладони выбивал картонную пробку и тут же выпивал бутылку. Закуска приносилась с собой либо покупалась у тут же стоящих торговок. Особенно колоритны были эти бабы зимой, когда в своих толстых юбках сидели на чугунках с картошкой, заменяя собой термос и одновременно греясь в трескучий мороз. Полицейские разгоняли эти компании от винных лавок, но особого рвения не проявляли, так как всегда получали «свою дозу» от завсегдатаев «казенки».
Как проклятый чай варить...
Однако наряду с водкой национальным русским напитком по праву считается и чай. Впервые чай на Руси появился еще при первом Романове – Михаиле Федоровиче. При Петре I за чаем в Китай была послана специальная экспедиция купцов. Правда, поначалу многие, прослышав про новый модный напиток, не знали, что делать с диковинными сушеными листиками, и случались весьма конфузные моменты.
«Раз прислал мне барин чаю и велел его сварить,
А я отроду не знаю, как проклятый чай варить.
Взял тогда, налил водички, всыпал чай я весь в горшок
И приправил перцу, луку, да петрушки корешок...»
Попробовав приготовленный таким образом напиток, хозяин поколотил глупого слугу, не объяснив ошибку.
«И наказанный крестьянин долго думал, удивляясь,
Чем же мог не угодить...
А потом-то догадался, что забыл он посолить...»
"Шансонетка с гарниром"
Купцы чай любили. Но не все купцы после трудов праведных довольствовались чаем. Вот как праздновали в ресторане окончание торгов на Нижегородской ярмарке воротилы тогдашнего бизнеса. Заказывали блюдо, не входившее в меню, под названием «шансонетка с гарниром». В обеденный зал на огромном специальном подносе среди цветов и холодных закусок вносили обнаженную даму, ангажированную в ближайшем дорогом публичном доме. Под гром оркестра купцы засыпали «Венеру» деньгами, поливали вином, в общем, выражаясь современным языком, оттягивались по полной программе.
Еще одна дикарская забава называлась «аквариум». В выдвинутый на середину зала рояль наливали несколько ящиков шампанского и запускали мелких рыбешек, причем тапер должен был играть при этом бравурный марш.
Не обманешь-не продашь
Сейчас уже никто не скажет, когда появилась поговорка: «Не обманешь – не продашь», но в этом деле отечественные торговцы добились небывалого искусства. «В торговле без обмана и нельзя… Душа не стерпит! От одного – грош, от другого два, так и идет сыздавна. Продавца у нас пять лет такому делу учат» – философствовал неизвестный приказчик сто лет назад.
Вот так и жили наши пра... пра... Не все, конечно, было так весело, но, между прочим, к 1917 году Россия была единственным из участвовавших в Первой мировой войне государством, в котором не вводилась карточная система на продукты питания и промышленные товары.
Игорь КРЫЛОВ
