Из истории
«Внешняя торговля питается, главным образом, продажей за границу сырых произведений, не представляющей больших выгод вообще и, главное, всецело подверженной стихийным влияниям изменчивых метеорологических условий. При таких обстоятельствах благосостояние населения не может быть ни высоким, ни устойчивым». Это цитата из докладной записки С. Ю. Витте к Николаю II «О положении нашей промышленности», составленной в феврале 1900 года. Ею иногда иллюстрируют солидную историю проблемы нефтяной зависимости России. В действительности фраза, звучащая столь актуально, вырвана из контекста. Абзац начинается так: «Большинство населения находит заработок преимущественно в земледельческих работах, ограниченных по климатическим условиям сравнительно коротким периодом, вследствие чего народный труд не получает полного использования». В начале ХХ века экономике империи действительно требовалась своего рода диверсификация, однако это было связано не столько с сырьевой ориентацией экспорта, сколько с ее отсталым, аграрным характером.Как известно, индустриализация, в ходе которой сформировалась существенная часть промышленного потенциала страны, была проведена позже, при И. В. Сталине, за счет беспрецедентных мобилизационных усилий. Этот опыт до сих пор вдохновляет многих, не позволяя угаснуть дискуссии о том, какой должна быть роль государства в процессе диверсификации. То ли оно должно ограничиться формированием благоприятного делового и инвестиционного климата, условий для конкуренции, по-максимуму сокращая степень своего прямого вмешательства в экономику, то ли, наоборот, ему следует с помощью прямых директив развивать приоритетные отрасли.
Фундамент нынешней сырьевой экономики был заложен в 1970-е годы, после того как началась активная разработка нефтяных месторождений в Западной Сибири, совпавшая с мировым энергетическим кризисом и взлетом цен на нефть. Проект реформы А. Н. Косыгина, направленной на повышение эффективности плановой экономики, фактически был смыт потоком нефтедолларов. Если в 1960 году доля машин и оборудования в советском экспорте составляла 20,7 %, то в 1985 г. — 12,5 %. Доля нефти и газа за этот период, напротив, выросла с 16,2 % до 55,4 %. Все это аукнулось нам в середине 80-х годов, когда на фоне системного кризиса советской экономики мировые цены на нефть рухнули и в 1985—1986 годы поступления в бюджет СССР от ее экспорта сократились почти на треть.
Масштаб проблемы
Вот еще одна цитата. «Сохраняется сырьевая направленность экономики. Доходы бюджета во многом зависят от динамики мировых цен на энергоносители. Мы проигрываем в конкуренции на мировом рынке, все более и более ориентирующемся на инновационные сектора, на новую экономику — экономику знаний и технологий». Это было сказано 8 июля 2000 года в послании Федеральному собранию только что избранного президента России В. В. Путина. С момента констатации этой проблемы прошло уже более 10 лет, но по-прежнему ничто не указывает на то, что мы приближаемся к ее решению. Особенно очевидным это становится при взгляде на структуру экспорта, который как нельзя нагляднее характеризует уровень конкурентоспособности национальной экономики. По данным Росстата, доля сырья в российском экспорте выросла в 1999–2009 годы с 44,9 % до 66 %, в то время как доля высокотехнологичной продукции (машины, оборудование, транспорт) сократилась с 10,9 % до 5 %. Впрочем, столь серьезный номинальный скачок доли сырья в экспорте объясняется в первую очередь ростом цен на нефть. Поэтому в абсолютном долларовом выражении экспорт продукции с высокой добавленной стоимостью все же рос. Однако этот рост сложно назвать качественным и тем более инновационным. Львиная доля названных 5 % приходится на продукцию традиционных отраслей, например «оборонки», автопрома и вагоностроения. Причем если страны СНГ покупают наши железнодорожные вагоны, КаМАЗы, «жигули» и запчасти к ним, то в общем объеме экспорта в дальнее зарубежье доля машин, оборудования и транспортных средств составляет и того меньше — около 3 %. Зато более половины всего российского импорта приходится как раз на высокотехнологичную продукцию.Ну и, конечно, один из главных рисков сырьевой зависимости связан с доходами федерального бюджета. В конце июля текущего года комиссия по бюджетным проектировкам утвердила основные параметры проекта федерального бюджета на 2011 год. В частности, прогнозируется, что доля нефтегазовых доходов в бюджете в течение ближайших трех лет сократится на 1,5 %. Однако многие эксперты считают данный прогноз чересчур оптимистичным, отмечая, что такое развитие событий возможно, лишь если степень диверсификации экономики существенно возрастет, явных предпосылок к чему пока нет.
В последние годы на фоне сохраняющейся сырьевой ориентации экономики государственные расходы заметно выросли, и это вызывает серьезные опасения экономистов. Так, согласно исследованиям главного экономиста Альфа-банка Н. В. Орловой, если в 2008 году бездефицитный бюджет обеспечивался ценой на нефть 62 долл. за баррель, то бюджет 2010 года согласно недавно пересмотренным прогнозам мог бы быть сбалансированным при цене 120 долл. за баррель. То есть в течение двух лет зависимость бюджета от стоимости нефти усилилась практически в два раза.
Чем плоха «игла»
По мнению директора Института экономики РАН Р. С. Гринберга, тенденция к упрощению российской экономики во время глобального экономического кризиса только усугубилась. В 2009 году общее падение объемов производства в обрабатывающих отраслях России составило 16 %, в производстве машин и оборудования — 29 %, в производстве электрооборудования, электронного и оптического оборудования — более 31 %, транспортных средств — 38 %. При этом доля добывающих отраслей в экономике неуклонно растет. «Похоже, что цены на нефть еще долго останутся на высоком уровне и в этом смысле восстановится докризисная структура экономики, но в еще более примитивном виде», — полагает экономист. Наблюдаемый рост ВВП обеспечивается преимущественно улучшением конъюнктуры мировых сырьевых рынков и увеличением импорта. Экономисты называют это «падением качества роста».Помнится, еще в 2003 году либеральный экономист и в то время советник президента А. Н. Илларионов заявлял, что низкие цены на нефть стратегически выгодны российской экономике. Тогда это звучало несколько парадоксально, сегодня же, напротив, мысль о «ресурсном проклятии» России становится все более популярной. Действительно, опасность «нефтяной иглы» кроется отнюдь не только в уязвимости федерального бюджета. Столь серьезный перекос в сторону сырьевых отраслей может вызвать симптомы широко известного экономического явления, получившего название «голландской болезни». Хотя массированный приток нефтедолларов в страну способен оказать благотворное влияние на платежеспособный спрос населения, государственные инвестиции и возможности банков кредитовать экономику — а это тоже источник ее роста, — в долгосрочной перспективе высокие доходы от экспорта сырья приводят к перемещению ресурсов в становящиеся сверхрентабельными добывающие отрасли промышленности. При этом большинство остальных отраслей, включая обрабатывающие и высокотехнологичные производства, несут потери и выдавливаются на обочину как в результате роста курса национальной валюты, снижающего конкурентоспособность их продукции, так и в силу слабости стимулов к развитию. Тем самым стратегически экономика проигрывает. Примечательно, что сами Нидерланды переживали эту «болезнь» всего несколько лет и опасениям относительно де-индустриализации экономики страны не суждено было сбыться, тем не менее термин устоялся.
Интересен опыт Норвегии, которая в 1970-е годы начала разработку нефтяного шельфа, вследствие чего нефть стала ее главным экспортным товаром. Норвежское правительство приняло решение о создании Государственного нефтяного фонда, который служил бы задаче сбережения значительной части доходов от продажи нефти и газа. При этом средства фонда инвестируются исключительно в ценные бумаги за рубежом, использовать внутри страны разрешено только доходы от таких инвестиций, но не сами средства. Во многом именно это позволило Норвегии избежать проявлений голландской болезни, в частности чрезмерного укрепления национальной валюты, диверсифицировать риски изменения цены на нефть за счет грамотной политики вложения средств фонда, а также сгладить бюджетные расходы во времени. И хотя нефть по-прежнему занимает исключительно важное место в норвежском экспорте, страна нашла и другие ниши, в которых ее экономика вполне конкурентоспособна: деревообрабатывающая, судостроительная промышленность и ряд других. А норвежский рецепт «стерилизации» экспортных сверхдоходов вошел в учебники.
Российский опыт
Нельзя сказать, что в течение всех этих лет в России не предпринималось абсолютно ничего, чтобы диверсифицировать собственную экономику. Во-первых, тема диверсификации постоянно присутствовала в публичной риторике руководителей государства, что уже немало. Во-вторых, у нас тоже был опыт формирования собственного нефтегазового фонда. Как известно, с 2004 года после длительных дискуссий начал действовать Стабилизационный фонд, в котором аккумулировались все нефтяные сверхдоходы федерального бюджета, образующиеся при превышении нефтью цены отсечения. Изначально его цели были схожи с теми, что стояли перед норвежским Нефтегазовым фондом: поддержка бюджетной системы в случае резкого падения цен на энергоресурсы, «стерилизация» нефтедолларов за счет их использования исключительно за рубежом (выплата внешней задолженности страны, инвестирование в различные зарубежные активы для дальнейшего накопления «страхового резерва»). Однако с самого начала раздавались призывы потратить деньги на актуальные инфраструктурные проекты внутри страны. И, действительно, достаточно скоро начался отход от первоначальных принципов расходования средств Стабфонда, которые использовались, например, для решения проблем Пенсионного фонда, а с началом мирового финансового кризиса — для финансирования антикризисных мероприятий. Сегодня планируется использовать оставшиеся деньги для покрытия дефицита федерального бюджета. Таким образом, Стабфонд (ныне разделенный на Резервный фонд и Фонд национального благосостояния) утратил свои первоначальные функции.Ну и в-третьих, в середине «нулевых» в России начали активно формироваться институты развития, с помощью которых государство собиралось стимулировать структурные преобразования в экономике, включая и развитие высокотехнологичных производств. Это Внешэкономбанк, Российская венчурная компания, Инвестфонд, государственная корпорация «Роснано» и несколько других. Несмотря на то что в институтах развития были аккумулированы значительные финансовые ресурсы, серьезных результатов они не добились. На первом заседании комиссии по модернизации экономики летом прошлого года президент России Д. А. Медведев отметил, что все эти инструменты работают всего на 5 %.
И снова... коррупция
Возможно, институтам развития пока элементарно не хватило времени. Однако к ним есть и совершенно конкретные претензии: непрозрачность принятия решений о финансировании тех или иных проектов, слабые механизмы контроля со стороны государства, отсутствие координации между различными структурами, каждая из которых создавалась под собственные задачи и играет, что называется, сама за себя. К тому же любые подобные структуры решают задачу распределения государственных денег в соответствии с некими приоритетами, что само по себе не может гарантировать качественных перемен. Ведь помимо дефицита средств и чисто экономических рисков у бизнеса есть и другие, не менее важные проблемы: многочисленные административные барьеры и процветающая рядом с ними коррупция, низкий уровень защиты прав собственности, подконтрольность судебной системы исполнительной власти.Как отмечено в ежегодном докладе РСПП «О состоянии делового климата» за 2009 год, «одним из наиболее проблемных вопросов стало госрегулирование и связанная с этим коррупция. Наиболее критично <...> предприниматели оценили свободу отношений бизнеса и власти от коррупции. Крайне негативно оценена также возможность создать бизнес “с нуля”». Негативные оценки даны и степени защищенности частной собственности законом, развитию законодательной базы предпринимательства, уровню налоговых ставок, системе лицензирования, надзора и контроля и т. д. Очевидно, что на такой почве «экономика знаний» расти не будет.
Тем более что и налоговая система отнюдь не играет здесь никакой стимулирующей для приоритетных отраслей роли. Напротив, ее давление усиливается в равной мере на весь бизнес. Как отмечается в упомянутом докладе РСПП, в 2009 году был принят ряд непопулярных у бизнеса мер: ужесточение ответственности за нарушение антимонопольного законодательства, активное нерыночное вмешательство в вопросы регулирования цен, рост налоговой нагрузки в части акцизов и транспортного налога. «Но ни одно из этих решений не может соперничать по масштабам последствий с реформированием ЕСН», — говорится в докладе. Как известно, взносы на обязательное социальное страхование вырастут с 26 % до 34 % фонда заработной платы. Как отмечают авторы доклада, все это неизбежно приведет к падению прибылей и росту числа убыточных компаний.
«Проклятие» ресурсов
В экономической науке сильны позиции теории, согласно которой богатые ресурсами страны в итоге развиваются менее успешно, чем бедные. Причем то, в какой мере данное правило действует, зависит от качества политических и экономических институтов соответствующего государства (подотчетность власти избирателям, эффективность госаппарата, состояние правоохранительных органов, независимость судебной власти и т. д.). Например, в статье группы экономистов во главе с С. М. Гуриевым, опубликованной в мартовском номере журнала «Вопросы экономики», отмечается, что «воздействие изобилия ресурсов на институты определяется исходными параметрами качества последних. Если оно изначально было низким, ресурсное богатство вредно для институционального развития и, следовательно, для экономического роста. Наоборот, в странах с развитыми институтами изобилие ресурсов не оказывает негативного воздействия на темпы экономического развития». Далее следует тезис о том, что элита имеет возможность присваивать природную ренту только в условиях слабых институтов, поэтому при росте доходов от эксплуатации природных ресурсов она стремится не допустить их укрепления. «В странах с изначально слабыми институтами изобилие ресурсов тормозит или даже обращает вспять процессы развития институтов, что в свою очередь замедляет экономический рост. В результате богатые ресурсами страны попадают в “ловушку развития” — порочный круг недоразвитости институтов и отсутствия стимулов к их совершенствованию», — говорится в статье.Возможно, именно это объясняет, почему реальная диверсификация экономики, несмотря на все разговоры, так и не началась. В 2009 году с подачи президента данная тема получила новую терминологическую упаковку и зазвучала вновь. Состоится ли пресловутая модернизация, зависит от многих факторов и в первую очередь от того, удастся ли вписать тактику директивной организации очередных проектов (особые экономические зоны, «Сколково», и т. д.) в более общую стратегию, включающую формирование по-настоящему благоприятных условий для ведения бизнеса.
