В начале осени руководство Минэкономразвития России озвучило тревожные прогнозы роста российской экономики по итогам 2012 года. По информации министра экономического развития А. Р. Белоусова, во втором полугодии рост замедлился, а по итогам года он составит всего 3,5 %. Отметим, что еще в июне министр заявлял о необходимости добиться роста ВВП на уровне 6 % в год и подчеркивал, что текущих темпов «абсолютно недостаточно, чтобы повысить производительность труда к 2018 году в 1,5 раза и обеспечить финансовыми ресурсами решение поставленных задач, в том числе по реформированию социальных отраслей».
Пока что главным источником этих ресурсов остается экспорт сырья. Добыча нефти и газа формирует более половины поступлений в федеральный бюджет и почти треть доходов консолидированного бюджета России. В сентябре состоялся круглый стол, организованный РИА «Новости», на котором предполагалось обсудить, есть ли у России шансы перевести свою экономику на несырьевые рельсы, чтобы уйти от сопутствующих нефтяной зависимости рисков и дать шанс остальным отраслям. Однако, похоже, не все эксперты согласны с самой постановкой вопроса.
Сырьевой экспорт, несырьевая экономика
По мнению заместителя директора Центра развития НИУ ВШЭ В. В. Миронова, негативные последствия «ресурсного проклятия» проявляются в том, что добывающий сектор имеет слабые кооперационные связи с другими отраслями, источники налоговых поступлений сконцентрированы в конкретных регионах, а внимание государства сосредоточено на нескольких компаниях, которые дают большую часть доходов бюджета, и на
Что касается собственно диверсификации, то здесь есть несколько позитивных примеров. Однако все три страны, которые сумели успешно преобразовать свою экономику из чисто сырьевой, — Малайзия, Индонезия, Чили имели в своих правительствах сильные группы экспертов-экономистов. «Политики, по определению привязанные к политическому циклу, сами с такими задачами не справляются. Сейчас в России начинают создаваться необходимые экспертные структуры, но, к сожалению, они недостаточно независимы», — полагает Миронов.
«На мой взгляд, альтернативы диверсификации нет, — рассуждает замдиректора Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) В. А. Сальников. — Сырьевой сектор не может быть локомотивом развития. Тем более что Россию нельзя однозначно назвать сырьевой державой: по обеспеченности ресурсами на душу населения мы сильно проигрываем всему Ближнему Востоку и таким странам, как Норвегия и Австралия». При этом опыт некоторых компактных экономик, сумевших перестроиться на несырьевые рельсы, нам не подходит, уверен эксперт. Сочетание таких факторов, как большое население, огромная территория и суровый климат, обеспечивающее постоянные высокие издержки, а также значительные социальные обязательства государства вкупе с невозможностью дальнейшего наращивания добычи нефти, уникально и требует особых рецептов. Пока что благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура играет с Россией злую шутку. «За последние десять лет доля нефти и газа в экономике в сопоставимых ценах заметно снизилась. Но за счет того, что в двухтысячные годы цены на ресурсы активно росли, в текущих ценах никакого прогресса не видно», — говорит Сальников.
«Факты действительно свидетельствуют о том, что мы имеем сырьевой бюджет и сырьевой экспорт. Однако ничто не показывает, что экономика у нас сырьевая, — замечает член Экспертной комиссии при Правительстве РФ ведущий научный сотрудник РАНХиГС В. В. Новиков. — Из данных статистики видно, что есть три отрасли, вес которых в экономике России выше, чем у добывающих производств: оптово-розничная торговля, занимающая около 20 процентов ВВП, а также перерабатывающие производства и операции с недвижимостью. На долю собственно сырьевой экономики приходится всего 10,5 процента ВВП». Дело, по мнению эксперта, в привычке судить об экономике исходя из специализации ее экспортных отраслей и в мифе о том, что богатство страны зиждется исключительно на экспортных доходах. Реальная же сырьевая зависимость экономики сильно ограничена.
«Обычно при помощи диверсификации пытаются решать проблему неустойчивости, волатильности экспорта. Однако цены на сырье столь сильно подвержены колебаниям потому, что связаны с инвестиционной отраслью, иначе говоря, отраслью, далекой от потребителя. В экономической науке давно установлен факт: подобные отрасли колеблются намного сильнее, чем приближенные к потребителю. Те экзотические, в частности, высокотехнологические сферы, которые призывают развивать, говоря о диверсификации, как правило, еще более волатильны, чем даже сырьевые доходы. Многие такие вложения находятся далеко не только от конечного потребителя, но нередко и от шансов когда бы то ни было принести прибыль», — полагает Новиков. По его мнению, целесообразнее уделить больше внимания повышению производительности в ключевых отраслях, в том числе в добывающей промышленности. А инновационное будущее вполне могут иметь и другие крупные отрасли, например все та же оптово-розничная торговля. Международные исследования показывают, что по такому показателю, как совокупная факторная производительность, она является самой инновационной отраслью в мире. «Ритейл сегодня играет примерно ту же роль, что железные дороги в XIX веке: сближает потребителей и производителей, — говорит эксперт. — Он с большей вероятностью продвинет Россию к созданию инновационной экономики, чем широко обсуждаемые вложения в высокотехнологичные сектора».
Неизбежная болезнь
Суть «ресурсного проклятия», по мнению заведующего лабораторией международной торговли Института экономической политики им. Е. Т. Гайдара А. Ю. Кнобеля, заключается не в большой доле сырья в ВВП или в экспорте, а в наборе негативных феноменов, характерных для всех богатых ресурсами стран. Простейшее сопоставление демонстрирует, что в долгосрочном плане они имеют гораздо более низкие темпы экономического развития, чем страны без ресурсов. Более того, некоторые самые богатые ресурсами страны в последние
В долгосрочной перспективе минимизировать отрицательное влияние такого ресурса можно, лишь серьезно ограничив его использование. Именно так поступили в Норвегии, где Глобальный пенсионный фонд (в недавнем прошлом — Стабфонд) уже превышает 100 % ВВП страны, причем законодательно разрешено использовать лишь доходы от вложения этих средств в иностранные облигации. В результате Норвегия ежегодно получает доход в 4 % ВВП, не зависящий от мировой конъюнктуры.
«Существо так называемой голландской болезни состоит в том, что успешный, конкурентоспособный сектор имеет возможность оттягивать ресурсы из других секторов. Какова бы ни была специализация страны, этот эффект всегда будет иметь место, даже если ею станет производство высококачественных ботинок, — считает Новиков. — Не могу согласиться с тем, что диверсификация — бесспорная цель. Настоящей альтернативой диверсификации может стать специализация. Если подумать, не так плохо, когда она присутствует у человека, компании или страны. Что касается диверсификации, то на поверку это может оказаться очередной опасной идеей, которая ведет к проблемам в экономической политике».
По мнению эксперта, нефтяной сектор тоже может быть инновационным, если рассматривать инновации как нечто связанное с повышением производительности, а не только с исследованиями и разработками. «Почему они не внедряются? Потому что компании вряд ли смогут выиграть от них в ситуации, когда правительство изымает все, что ему кажется сверхприбылью. Так инновации просто не смогут окупиться, — заключает Новиков. — Ограничение использования бюджетных доходов от добычи ресурсов — задача, с которой я согласен, но ее стоило бы дополнить более системной мерой, а именно перераспределением налоговой нагрузки. Сейчас при не очень большой доле добычи полезных ископаемых в ВВП половина бюджетных доходов формируется за счет этой отрасли. Очевидно, ситуация не вполне нормальная».
Вообще ситуацию в стратегической для России отрасли трудно назвать благоприятной. «Начиная с 2004 года у нас существенно изменился тренд в динамике добычи нефти, — подчеркивает Кнобель. — Если до этого она росла темпами
